Практика себя: три вопроса об идентичности
В конце марта этого года в арт-платформе «Ворота» состоялась дискуссия на тему «Зачем нужна идентичность?», которая в очередной раз продемонстрировала популярность этой темы и многообразие ее трактовок. Мы попросили экспертов, в своей деятельности соприкасающихся с проблемой идентичности, ответить на три вопроса: «Что такое идентичность?», «Нужно ли изучать идентичность и, если нужно, то зачем?», «Можно ли говорить о калининградской идентичности?»
Анна Карпенко, социальный исследователь (Калининград)
Идентичность – понятие ускользающее и довольно трудно определяемое. Оно связано с положительными эмоциями, которые человек испытывает, ощущая свою принадлежность к какой-либо группе. Для ярко выраженных рациональных индивидов групповая принадлежность вообще сомнительна, поэтому философы постоянно напоминают нам о принципе свободы выбора, словно индивид существует в пространстве, сугубо определяемом сознанием и волей. В этой связи Иммануил Кант с его звездным небом и моральным законом вряд ли хоть сколько-нибудь заинтересовался бы темой идентичности.
Социальные науки более чувствительны к контекстам человеческого существования.
Групп, с которыми себя соотносит индивид, множество.
Принято даже говорить об иерархии идентичностей. Не следует только забывать, что эта «лесенка» сугубо ситуативна. Оставим за скобками идентификации по профессиональному, возрастному, ролевому, субкультурному и прочим другим признакам, сосредоточимся на региональном или национальном чувстве. В Москве, находясь внутри российского пространства, где важны региональные различия или связка «столица-периферия» вы скажете, что из Калининграда. А, допустим, в Австралии для вас приоритетом будет обозначить свою российскую принадлежность – вряд ли условный «человек с улицы» заинтересуется, где находится ваша «малая Родина».
Социологические опросы, рассказывающие о том, сколько процентов калининградцев «чувствуют себя в первую очередь россиянами», «во вторую очередь калининградцами», а, допустим, в третью – «европейцами», мало что могут объяснить и предсказать. Непонятно, во-первых, в каком контексте это «чувство» у респондента возникло (не в момент ли задавания вопроса?), а во-вторых, что из этого чувства следует, какого поведения надо ожидать?
Поэтому в исследовательском смысле интересней сосредоточиться на вопросах о том, в каких ситуациях вообще возникает обращение к теме «калининградскости», кто и зачем формулирует признаки той самой общности, чему их противопоставляет, и насколько предлагаемые признаки находят отклик в группе тех, кого причисляют к «калининградцам».
Другими словами, важен вопрос, кто определяет идентичноть, зачем и насколько успешно? В каких сообществах развито чувство регионального самосознания? На какие обстоятельства жизни эти группы влияют?
Можно выделить несколько ключевых тем, вокруг которых были попытки формулирования того, чем же особенны калининградцы. Это отношение к «чужим» истории и материальному/нематериальному наследию, отношение к российским центрам силы и власти, отношение к странам Европы и Европейскому Союзу. В зависимости от полярности признаков и формируется та или иная версия «калининградской идентичности». Определения колеблются от советского унифицирования и попытки отрицания любой особости (что говорить о Калининграде, когда в «обычный советский город» последовательно превращался Санкт-Петербург – Ленинград) до ностальгии по фантому исчезнувшей еще до прибытия советских переселенцев Восточной Пруссии.
Елена Дзякович, культуролог (Москва)
Само слово «идентичность» сравнительно недавно стремительно вошло сначала в научный, а затем и в повседневный дискурс. И заняло свое прочное место. Его употребляют философы, психологи, культурологи, социологи, политтехнологи…
Это понятие становится порой предметом спекуляций, порой своеобразной ментальной «ширмой», за которую можно спрятаться, порой – своеобразной схемой, компоненты которой каждый наполняет своим содержанием.
Таким образом, понятие «идентичность» в настоящее время является одним из весьма востребованных. Первоначально возникнув в рамках психологии личности, затем, в социальной психологии, оно стало означать результат идентификации человека или группы с какой-либо социальной общностью.
В то же время само понятие «идентичность» часто приобретает некую мифологизированную окрашенность, употребляется не в конкретно-терминологическом значении, а скорее в общекультурном, что иногда приводит к некоторой смысловой нечеткости.
Оставляя за «скобками» многочисленные подходы к определению идентичности и споры вокруг этого понятия, можно сказать, что идентичность не существует в отрыве от человека. И в этом смысле она, с одной стороны, субъективно-личностная, а с другой – является важнейшим адаптационным механизмом, проявляющимся в самых разных формах. Это способ самоопределения, пропущенный через индивидуальный опыт и помноженный на исторически сложившуюся социокультурную основу.
Поэтому изучение идентичности позволяет дать ответы на важнейшие вопросы человеческого бытия: кто я в этом мире? кто для меня «Мы» и кто «Они»? с кем я говорю на одном ментальном языке, не требующим перевода и комментариев?
В России же с ее огромными территориями, климатическими, социокультурными, ментальными различиями остро встает вопрос о региональной/локальной идентичности. Особый интерес представляют территории, где местная самоидентификация складывалась на протяжении различных эпох.
В этих случаях она проявляется как в «официальных», транслируемых властными структурами, так и в «неофициальных», инициированных «снизу», формах и к настоящему времени имеет достаточно прочные культурно-исторические традиции.
Исследовать социокультурные характеристики феноменов территориальной идентичности необходимо для понимания принципов и направлений их трансформации, для разностороннего анализа социокультурных процессов в российских регионах, а в более широком масштабе – для понимания тенденций и направлений динамики развития современного общества.
Поэтому мы можем говорить о том, что Калининградская идентичность, безусловно, существует. Это особый, уникальный феномен, который как осознается самими жителями региона, так и транслируется на уровне многочисленных кросс-региональных стереотипов: «Калининград – это Европа в России», охват «от Калининграда до Владивостока», «Калининград – это особое место» и многих других. Этот феномен рационален и эмоционален одновременно: его нужно изучать, его надо понимать, чувствовать, любить.
Дмитрий Полянский, антрополог (Калининград)
Идентичность – термин для российского социально-гуманитарного знания новый и, я бы даже сказал, модный. До 90-х годов отечественные гуманитарии использовали другие понятия: самосознание, общественное сознание. Сейчас, как это часто бывает с модными терминами, слово «идентичность» употребляют весьма хаотично, смешивая разные значения, контексты и уровни анализа.
Как минимум всегда необходимо различать индивидуальную и коллективную идентичность.
Индивидуальная (персональная) идентичность – это целостность, самотождественность личности. Является результатом самосознания, то есть осознания себя в качестве отдельной и особой реальности. Индивидуальная идентичность переживается в качестве интуиции «Я».
Особым измерением индивидуальной идентичности является осознание индивидом своей принадлежности к разным реальным и номинальным социальным группам (я – калининградец, я – мужчина, я – представитель среднего класса, я – русский, я – спортсмен, я – атеист, я – гетеросексуал и т.д.).
Номинальная группа — совокупность людей, искусственно выделенная исследователем по какому-то признаку. Обычно эта группа выделяется с целью учёта, в реальности же эти люди между собой не взаимодействуют. (Например: любители пиццы, люди среднего возраста). Реальная группа – совокупность людей, регулярно взаимодействующих между собой на основе осознаваемых ими общих интересов и целей. (Например: школьный класс, трудовой коллектив, партия, церковная община)
От сказанного легко перейти к значению понятия «коллективная (социальная) идентичность» – это коллективное чувство сопричастности разных людей с общей для них реальной социальной группе. Коллективная идентичность переживается в качестве интуиции «Мы» (мы – калининградцы, мы – русские, мы – 10А класс школы №... и т.п.).
Формирование коллективных идентичностей, с одной стороны, связано с вовлеченностью разных людей в какие-то общие практики, преодоление общих трудностей, реализацию общих целей, проектов.
С другой стороны, этому способствует столкновение с иными коллективными идентичностями, и рождающиеся в этом соприкосновении линии демаркации «мы – не они, они – не мы». Ну и, конечно, не стоит недооценивать роль государственных, церковных, коммерческих структур, которые могут в своих интересах использовать идеологические инструменты формирования коллективных идентичностей (вспомним недавнюю попытку формирования «советских людей»).
Изучать идентичность, разумеется, нужно. Это часть процесса самопознания. Изучая индивидуальную идентичность, мы прямо познаем самих себя. Изучая коллективные идентичности, мы познаем общество, частью которого являемся, изучаем из каких реальных социальных групп оно состоит.
По сути, вопрос о коллективной идентичности калининградцев – это вопрос о том, являются ли калининградцы реальной социальной группой. То, что калининградцы – это значимая номинальная группа, выделенная по объективному территориально-административному признаку, не вызывает сомнений.
Но есть ли у калининградцев свои особые, осознаваемые ими интересы, цели, ценности, практики? Я бы сказал осторожно – они складываются.
Когда есть особые условия проживания (географические, исторические, экономические, политические), у людей, живущих в этих условиях, неизбежно возникают общие трудности, а значит – общие интересы и общие действия. Для этого нужно время, а люди, проживающие в Калининграде и области, собрались здесь вместе совсем недавно. И если для кого–то существование особой калининградской реальности неочевидно, у меня на это ответ один – что ж, значит время ещё не пришло.
Анна Алимпиева, социолог (Калининград)
В широком смысле идентичность можно охарактеризовать как способ обозначить свое место в мире и свою уникальность по отношению к другим. Это ответ на вопросы «кто Я?», «какой Я?». Можно говорить об идентичности как интегральной характеристике личности, а можно – как об одном из многочисленных способов определения себя (я – профессионал, я – весельчак…). Среди различных видов идентичности для меня, как для социолога, особый интерес представляет социальная идентичность как осознание индивидом своей принадлежности к какой-либо социальной группе, результат отождествления себя с ней, что влечет за собой принятие ее ценностей, убеждений, образа жизни как своих собственных.
Социальная идентичность отвечает на вопросы «с кем Я?», «взгляды, ценности, предпочтения какой группы я разделяю?»
Изучать идентичность нужно, прежде всего, из-за тех социальных проблем, которые связаны с этим феноменом. Для меня крайне важными представляются следующие.
Во-первых, это (не)возможности манифестации идентичности, то есть ее проявления, выражения вовне. В современном обществе права различных групп на манифестацию собственной идентичности, неодинаковы: в одних случаях выражение, опубличивание идентичности нежелательно или даже запрещено законом, в других – всячески приветствуется. Почему важна манифестация идентичности? Потому что она связана с ключевым вопросом существования в обществе – вопросом признания: признает ли общество (государство) вас, ваши потребности, ваши интересы?
Второй важный вопрос – это вопрос о характере и инструментах формирования идентичности. Является ли она результатом естественного течения событий (большинство из нас считают себя россиянами, потому что родились, выросли и живут в России), свободного выбора (так, человек некрещеный или крещеный в православии, может, уже будучи взрослым, принять католичество или ислам) или же искусственного формирования, навязывания (так в советское время, молодой человек практически не мог избежать вступления сначала в ряды пионеров, а потом и в комсомол).
Третье – дискриминации в связи с разными видами идентичности, которые, увы, широко распространены в нашем обществе: по этническому, религиозному, гендерному и другим признакам, а также попытки обозначить «правильные» и «неправильные» идентичности.
Наконец, четвертое – проблема взаимодействия и взаимопонимания носителей разных идентичностей.
Мы сейчас наблюдаем такое активное противопоставление одних социальных групп другим – как внутри страны (это – «патриоты», а это – «пятая колонна»), так и с точки зрения ее взаимоотношений с миром, в котором вдруг почти все стали врагами России. Это затрудняет решение и без того сложного вопроса о нахождении «общего мира», о справедливом социальном договоре. Вместо того, чтобы использовать идентичность как инструмент осознания общих интересов, реального объединения людей, ею манипулируют, разжигая рознь и агрессию.
У одних идентичностей основания более сильные, у других – более слабые. Когда речь идет о месте жительства, общность интересов, по крайней мере частично, носит физический характер и в этом смысле объективна. Калининградцы – это люди, которые живут в маленьком российском регионе, географически отделенном от остальной территории страны и при этом ставшим частью этой страны относительно недавно. Конечно, у нас есть общие проблемы (например, границы), которые не могут не влиять на наше самоощущение, самоосознание. Было бы странно не замечать этой географической, исторической, социокультурной специфики региона, как и отрицать наличие особого комплекса представлений, ощущений, предпочтений, которые и образуют содержание калининградской идентичности.
Вадим Чалый, философ (Калининград)
Идентичность – это техническое понятие, принадлежащее лексикону психологов, социологов, культурологов. Вне профессиональных контекстов оно лишается смысла и низводится в один ряд с «геополитикой», «национальными интересами», «мировой закулисой» и другими словами, слишком часто раздающимися на неряшливых кухнях.
У понятия идентичности есть философские корни: древние, известные как «парадокс Тесея», и современные, связанные с осмыслением эпох модерна и постмодерна и соответствующих им изменений в понимании человеком себя.
В предельно простой, поляризованной форме человек модерна это рациональный, устойчивый, самотождественный субъект, а человек постмодерна – иррациональное, изменчивое и шаткое, случайное сложение биологических и социокультурных обстоятельств, которое в некоторых профессиональных жаргонах называют идентичностью.
«Парадокс Тесея» звучит так: «Если все составные части исходного объекта были заменены, остается ли объект тем же объектом?»
Во-первых, идентичность изучают специалисты, регистрирующие свойства человеческих общностей и их динамику либо свойства и изменения личности. Это скрупулезная описательная работа, которая, если соответствует строгим критериям научности, позволяет нам точнее отвечать на важный вопрос «кто мы?»
Во-вторых, идентичностью пытаются манипулировать идеологи, мнящие себя «пастырями» народов и чувствующие призвание опекать и блюсти человеческую породу, конструируя «правильные» идентичности и борясь с «неправильными». Иногда эта борьба заканчивалась концлагерями, поэтому надо изучать идеологов и умерять их пыл.
В-третьих, изучением того, что можно назвать идентичностью, на свой лад занимается каждый мыслящий человек, полагающий, вслед за Сократом, что только понятая жизнь стоит быть прожитой.
Древняя максима «познай самого себя» подразумевает наведение порядка в своих ценностях, целях, убеждениях, смыслах. Пусть многое в нас является случайным, мы все равно в силах выбрасывать вредное и лишнее, взращивать достойное, определять главное и второстепенное. Человек, не занимающийся сам гигиеной мировоззрения, тем, что Мишель Фуко назвал «технологиями себя», нуждается в опеке и становится предметом «технологий власти».
О калининградской идентичности говорить, конечно, можно, но специалистам. Слишком много разговоров о ней ведется людьми, не владеющими минимальным концептуальным аппаратом и не утруждающими себя сбором и анализом фактов.
Подобно вооруженному тонким медицинским справочником мнительному дилетанту, способному сходу поставить десяток тяжелых диагнозов, они производят фантазмы, рисующие фиктивные угрозы и понапрасну пугающие обывателя. «Германизация», «сепаратизм» – это всё сродни разговорам о рептилоидах и летающих тарелках, и ученая степень у ведущих их – отягчающее обстоятельство.
Разумеется, некоторые особенности у калининградской идентичности есть. Например, условный «калининградец» является свидетелем краха целых двух утопических идеологий модерна: материальная среда хранит следы краха чужого национал-социалистического проекта, нематериальная – пустоты после крушения советского, бывшего своим. Результатом этого опыта в принципе должно быть особенно глубокое недоверие к «великим идеям», идеологиям. Подобное недоверие составляет суть уже упоминавшейся «эпохи постмодерна», так что «калининградец» оказывается неплохим материалом для изучения этой большой и популярной темы.
