Замок Кёнигсберг: от «Цитадели» до «Сердца города»

Узнаваемость Замка особенно контрастирует с нынешним безликим пустырем на его месте. Пустырем, который, как ни странно, тоже является олицетворением. Олицетворением вырванного из общей истории города огромного и интереснейшего периода. Благо, наконец-то появилась надежда, что деление истории на «правильную» и «нежелательную» навсегда останется в прошлом.

Я не случайно пишу слово «Замок» с заглавной буквы. Сами немцы не называли его «королевским» и очень редко называли «кёнигсбергским». На картах, открытках, в книгах и буклетах было написано просто Das Schloβ — «Замок». С заглавной буквы, как принято в немецком языке обозначать имена существительные. И когда в Кёнигсберге говорили слово «Замок», никто не уточнял, какой. И это тоже показатель его значимости для города и для его жителей.

 

Что же такое «Замок»?

Из школьного курса истории Средних веков мы хорошо помним, что замок — это крепость и жилище феодала. Но на самом деле роль феодального (рыцарского) замка была куда шире — он олицетворял и подтверждал суверенитет феодала. Политическая ситуация в феодальных государствах Европы и уровень развития военного дела были таковы, что обладая мощными стенами и небольшим, но преданным гарнизоном, владелец замка мог противостоять не только соседям-рыцарям, но и сюзерену.

Концепция обороны замка заключалась в том, что, даже после того, как осаждающие преодолеют высокие и мощные стены или проломят ворота и ворвутся во двор, каждую башню, подвал, строение и, разумеется, цитадель (донжон или бергфрид) им придется брать приступом, затрачивая на это значительные силы, теряя бойцов.

Для замка характерны последовательные линии обороны и возможность создания локальных очагов сопротивления. Каждая лестница была устроена так, что оборонять ее легче, чем брать приступом. Потайные двери и ходы позволяли напасть на противника с тыла, откуда он не ожидал. Башни превращались в изолированные бастионы, подвалы — в ловушки. Нередко случалось так, что захватив стены и внешние башни, атакующая сторона настолько вязла в осаде внутренних построек, что для ведения боевых действий кончались средства, и солдаты-наемники просто расходились по домам. Поэтому замки не сдавались до последнего в надежде на снятие осады или прибытие помощи извне.

Не легче было вести длительную осаду замка, рассчитывая, что голод заставит его защитников сдаться на милость осаждающих. Гарнизон замка обычно был многим меньше, чем войско противника, а потому, пока в замке защитники экономили запасы еды и считали дни, за его стенами надо было не только кормить огромное войско, но и построить для него временное жилье, прикрыть его рвом и частоколом (палисадом) от вылазок противника, следить, чтобы утомленные осадой солдаты не расслаблялись в дозорах и не предавались пьянству и грабежам. Если осада затягивалась на зиму, то возникали дополнительные траты на обогрев временных строений. Снятию осады порой способствовало не только истощение казны, но и эпидемии, иные военные конфликты, бунты, а то и смерть предводителя осаждающей армии. Таким образом, рыцарский замок был весьма эффективным средством обороны, позволяющим при малых затратах на содержание войска противостоять значительно более сильному противнику. Именно поэтому замки в средневековой Европе получили повсеместное распространение. Только во Франции их число превышало пять тысяч.

Однако между феодальным замком и замком орденским, каким был Замок в Кёнигсберге, есть существенная разница. Во-первых, орденский замок принадлежал корпорации, которой, по сути, и являлся рыцарский орден. Поэтому война с гарнизоном соседнего замка была исключена, а, значит, замки можно и нужно было строить так, чтобы один прикрывал другой во время осады. Во-вторых, с самого начала замки на прусских территориях были рассчитаны против не искушенного в премудростях осады противника. Орден во времена экспансии в Прибалтику был стеснен в средствах, и, учитывая техническую и организационную слабость пруссов, замки строились очень рационально, без фортификационных излишеств и неоправданных затрат.

Следует отметить, что необходимость строительства замков на захваченных территориях оговаривал и устав Тевтонского ордена, по которому орденские братья могли ночевать только в замках и нигде более. Вызвано это было контролем соблюдения братьями монашеских обетов и прежде всего обета безбрачия.

Поэтому сеть орденских замков и укреплений строилась исходя из средней продолжительности дневного конного перехода тяжелого рыцаря со слугами и пехотинцами, и расстояние между соседними замками не превышало 30 километров. В замках имелось все необходимое для повседневной жизни рыцарей-монахов: жилые помещения, трапезная (ремтер), госпиталь (фирмарии), туалет (данцкер), амбары и склады, конюшни, кузницы. Водоснабжение замка подразумевало обязательное наличие на замковом дворе колодца. Жилые помещения отапливались каминами и специальными печами с каналами в стенах и перекрытиях для прохождения горячего воздуха. Большинство замков строилось у ручья, который перегораживался плотиной с образованием замкового пруда. На плотине сооружалась мельница, являвшаяся в те годы едва ли не обязательным атрибутом замка.

Говоря об орденских замках как о фортификационных сооружениях, следует отметить, что в отличие от крупных замков Западной Европы они были далеки от совершенства. Если в Италии или Франции средневековые фортификаторы устраивали целое нагромождение дополнительных оборонительных рубежей, умело использовали изломы стен и вынесенные за стены башни для ведения флангового обстрела противника, укрепившегося под стенами замка, из луков и арбалетов, то в Пруссии рыцари уповали, прежде всего, на естественные преграды, рвы, валы и высокие стены.

Ключевым элементом обороны орденского замка был пархам — площадка между внешней оборонительной стеной (стена пархама) и главной стеной замка. По замыслу орденских фортификаторов, преодолев с боями и значительными потерями внешнюю стену, противник оказывался на открытой площадке, которая простреливалась защитниками замка с боевого этажа (обычно второго).

Со стен на головы нападавших летели камни и бревна, а в довершение совершалась вылазка тяжеловооруженных воинов, которые окончательно расправлялись с осаждающим отрядом. Именно здесь на площадке пархама и должны были протекать основные события, заканчивающиеся полным разгромом противника. Столь простой план активной обороны подразумевал отсутствие у нападавших совершенной техники штурма замков и качественное превосходство рыцарей в средствах нападения и защитного снаряжения. Поэтому замки, более или менее справлявшиеся с задачей противостоять отрядам пруссов, оказывались недостаточно защищенными, когда им приходилось обороняться от литовских или польских войск.

 

От Отакара до маршальского замка

Ни для кого не секрет, что появление замка Кёнигсберг связано с именем чешского короля Отакара II Пржемысла. Правда, замка, названного в его честь, сам король не увидел – уж больно энергичным он был человеком и сразу после того, как оказал тевтонцам неоценимую военную помощь в покорении Самбии, уехал восвояси, так как в Чехии у него было много дел, начиная с борьбы со своенравными баронами и укрепления королевской власти. Судя по хроникам, не принимал он участия и в закладке Кёнигсберга — на момент основания замка Отакар был уже в пути. Тем не менее, политические отношения между Орденом и Чешским королевством с тех пор были дружественными, вплоть до самого заката Ордена.

Зато несомненно прямое участие в закладке Кёнигсберга другого участника самбийских походов — первого комтура замка Кёнигсберг Бурхарда фон Хорнхаузена. Согласно проведенным еще немцами археологическим раскопкам самое первое деревянно-земляное укрепление находилось в районе современного Дома Советов и тропинки на склоне Королевской горы, ведущей к универсаму «Московский».

Но уже к 1257 году началось строительство каменного замка на том месте, где он простоял следующие 700 лет. Однако в самом начале строительных работ им помешало восстание местного населения, которое началось в 1260 году. Это было второе прусское восстание с момента начала завоевания Пруссии тевтонцами.

К своему удивлению братья Ордена обнаружили, что за эти годы пруссы многому у них научились, в частности организации осады и использованию осадных орудий. Сами рыцари Ордена называли это восстание «вероотступничеством пруссов», потому что восстали пруссы, принявшие крещение и являвшиеся подданными орденского государства, в том числе состоявшие на военной службе. В этот раз неприступные ранее для них рыцарские замки, кроме Бальги и Кёнигсберга, которые пруссы безуспешно штурмовали, а затем осадили, были захвачены один за другим. Осада Кёнигсберга длилась два с половиной года, и только возможность снабжения Замка провизией по Прегелю позволила гарнизону продержаться до прихода военной помощи от германских князей. Сразу после снятия блокады в 1263 году возобновилось строительство каменного замка, где были учтены последствия прусской осады. То же самое случилось и в замке Бальга. Защита замков не ограничилась только возведением мощных стен, теперь почти все замки обладали передовым укреплением — форбургом. Были предприняты меры, чтобы обезопасить уже отвоеванные территории от нашествия извне путем сооружения защитного кольца малых замков. Под контроль замков брались реки Прегель, Дейме, Алле (Лава). О действенности предпринятых мер говорит тот факт, что замки Кёнигсберг и Бальга в течение времени, пока они имели фортификационное значение, так и не были ни разу взяты противником.

Крайне выгодное географическое положение Кёнигсберга привело к его возвышению над остальными замками Ордена. К 1312 году, в период усиления натиска на Литву и постоянных ответных походов литовского войска, Кёнигсберг становится резиденцией маршала Тевтонского ордена, фактически его военной столицей.

К этому времени замок преобразился подобающим образом: все четыре угла замка получили оборонительные башни, из которых выделялась восьмиугольная Овсяная («Хабертурм»), дожившая до времён окончательного сноса руин Замка. Северная сторона получила две промежуточных башни, а южная — три. Все башни были выдвинуты за стены, позволяя поражать фланговым обстрелом противника, укрепившегося непосредственно под стеной. Форма башен была прямоугольной — по тогдашним фортификационным канонам они считались более эффективными, чем круглые. В конце XIV века была построена большая замковая башня, столь знакомая нам по фотографиям. Эта башня в силу конструкции не была донжоном или бергфридом, а скорее являлась наблюдательной, совмещавшей в себе функции колокольни, а позже и башни для главных городских часов. Данцкеры (туалеты) Замка возвышались с западной стороны, как раз где сейчас проходит Ленинский проспект.

 

План Замка в 1350 году. Реконструкция из книги Фридриха Ларса «Кёнигсбергский замок».

 

План Замка в 1450 году. Реконструкция из книги Фридриха Ларса «Кёнигсбергский замок».

 

Впрочем, тогда на этом месте был ров. Главным строением Замка было четырехугольное здание конвента (рыцарского собрания). Характерно, что именно на период расцвета Ордена приходится кульминация развития Замка как фортификационной единицы. Но уже не за горами были иные времена. Появившееся в Европе огнестрельное оружие смело со страниц истории не только рыцарскую конницу, но и замки.

 

Крепость становится резиденцией, памятником, музеем

Уже первое применение осадной артиллерии в Европе показало, что все старые фортификационные формы в виде кирпичных стен и башен не способны противостоять новому роду войск. Каменные, а потом и чугунные ядра, методично выпускаемые прямой наводкой из так называемых брешь-батарей, крушили кирпич, разбивали бойницы, ломали зубцы парапетов. Сами же замки совершенно не подходили для размещения в них крепостных орудий: башни были слишком тесны, лестничные проемы узки и неудобны, оборонительные ходы на стенах уязвимы для осадной артиллерии. Вместо замков постепенно начали  возводиться земляные валы и бастионы, и лишь инерция военного мышления еще иногда отводила каменным твердыням роль цитадели, окруженной кольцом из бастионов. Для Пруссии этот момент наступил в годы становления светского герцогства.

Последний раз многочисленные замки в качестве укреплений перечислены в тексте Краковского договора, который подписал новоявленный герцог Альбрехт в 1525 году. Именно Альбрехтом начата перестройка Замка под резиденцию правителя, хотя и укрепленную, прежде всего от слабо вооруженных бунтовщиков.

При первом герцоге было изменено южное крыло Замка (архитектор Андреас Хессе), а также сооружена известная постройка архитектора Фридриха Нусдорфера над восточными воротами, которая так и называлась — «строение Альбрехта». Наибольшие изменения в Замке произошли при регенте Георге Фридрихе в 1584–1594 годах. Он пригласил архитектора Блазиуса Берварта, который снес остатки дома конвента и воздвиг известное по многочисленным фотографиям и рисункам западное крыло с контрфорсами и двумя большими круглыми башнями. На втором этаже западного крыла была открыта замковая церковь.

 

1400-й год. Рисунок из книги Фридриха Ларса «Кёнигсбергский замок».

 

1560-й год. Рисунок из книги Фридриха Ларса «Кёнигсбергский замок».

 

Королевским Замок сделал первый прусский король Фридрих I. Во-первых, он в нем короновался, во-вторых, повелел сделать его своей второй резиденцией. Проект перестройки восточного крыла был подготовлен архитектором Шультхайсом фон Унфридом, но реализован далеко не в полной мере. Так появилось «строение Унфрида» в стиле барокко на юго-востоке Замка. Его строительство было закончено только во времена русского правления в Кёнигсберге во время Семилетней войны.Последние крупные строительные работы в Замке были выполнены архитектором Шлютером, который в 1864 водрузил на главную замковую башню неоготический шпиль. После этого все изменения носили локальный характер: менялись фронтоны, ограды подпорных стен, ставились скульптуры. Замок из крепости окончательно превратился в архитектурный памятник разных эпох. В ХХ веке помещения Замка использовались большей частью как музеи, под которые было отдано все южное крыло, часть западного и отдельные помещения восточного и северного.

Но, прежде всего, Замок был главной городской достопримечательностью Кёнигсберга, его парадным фасадом, который знали и узнавали не только горожане, но и миллионы людей по всему миру. А главное — его сердцем.

 

«Цитадель» или «гнилой зуб»

Нет и не может быть никакого оправдания гитлеровскому фашизму.  Неисчислимые беды и страдания он принес не только народам Европы и нашей стране, но и той среде, в которой зародился, в которой был вскормлен и которую использовал для утверждения своей страшной идеологии. Кёнигсбергский замок лишь малая песчинка в том огромном разрушительном огненном смерче, которым Вторая мировая война, развязанная Гитлером, прошлась по нашей планете.

С приходом фашистов Замок ждала незавидная участь быть местом проведения нацистских собраний, выставок национал-социалистической агитации, а так же стать хранилищем, награбленных гитлеровцами культурных ценностей. Вряд ли экипажи британских ВВС размышляли над этим, сбрасывая в темноту кёнигсбергской ночи зажигательные бомбы, но именно этот налет 30 августа 1944 года стал началом конца Замка. Ущерб от бомбардировки был катастрофический: возникший в Замке пожар привел к сильным разрушениям южного и восточного крыла. В северном и западном крыле выгорели кровля и верхние этажи. Было утрачено огромное количество экспонатов музеев, расположенных в Замке. Чудом уцелела заблаговременно упакованная в ящики и спрятанная в подвалы Янтарная комната, но многие другие сокровища навсегда исчезли в пламени пожаров. Но это были далеко не последние испытания, которые выпали на долю Кёнигсбергского замка.

В военных документах 3-го Белорусского фронта Замок часто упоминался как «Цитадель». Сделано это было вовсе не потому, что военное командование не знало о том, что замок как фортификационная единица устарел еще пять веков назад.

В советской пропаганде тех времен прорабатывались исторические параллели между «псами-рыцарями» и гитлеровскими захватчиками, беспочвенные с точки зрения историка, но понятные солдатам, каждый день смотрящим смерти в глаза.

К духу давно почивших в бозе рыцарей время от времени взывала и пропаганда нацистов. Таким образом, не вдаваясь в суть исторических событий, одни сделали тевтонцев оправданием своих преступных планов, другим предстояло низвергнуть эти планы вместе с их символом. Любопытно, что отдельные представители нацистской партийной верхушки в Кёнигсберге в самом деле считали стены Замка серьезной защитой против современного на ту пору оружия. Так комендант Кёнигсберга Ляш в своих мемуарах описывает факты, что гауляйтер Кох предлагал затащить на башню Замка орудие и обстреливать оттуда русских, а затем призывал защищать замок как последний оплот обороны города. Впрочем, ни тому, ни другому плану сбыться не довелось. Орудие на башню было просто не втащить, а группа из эсэсовцев и полицейских, оборонявших Замок, постаралась покинуть его при первом более или менее сильном огневом воздействии подразделений Красной Армии.

Но хотя как такового штурма Замка не было, артиллерийские обстрелы и работа штурмовой авиации привели его в еще более плачевное состояние, чем то, в котором он пребывал после английской бомбардировки. Уцелевшими можно было считать только старые подвалы Замка. Надземные строения представляли собой стены без перекрытий с многочисленными пробоинами и проломами. Сразу после войны руины замка были превращены в «каменоломню», где «добывался» кирпич, предназначенный для восстановления советских городов. Наконец, в 1960-е вопрос о дальнейшей судьбе Замка был поставлен ребром.

По легенде окончательно он был решен главным идеологом ЦК КПСС товарищем Сусловым. Находясь в рабочей командировке в Калининграде, он, проезжая мимо руин замка, отчитал местное руководство: «Вы еще не вырвали этот гнилой зуб фашизма?!»

После этой фразы мнения руководителей городского генплана, представителей Минкульта СССР и музейных работников Калининграда не имели уже никакого значения. Окончательно Замок был снесен к 1969 году, но его подвалы были доступны любопытствующим еще несколько лет, пока не началось обустройство Центральной площади.

 

Сердце города

Почти 700 лет никто в Кёнигсберге не задумывался, где у него сердце. Потому что ответ лежал на поверхности. Замок и только Замок. Задумались несколько позже, когда это сердце окончательно перестало биться. И стало понятно, что ни бывший городской магистрат (в народе ЦэГэ – центральный гастроном, а позже — здание городской администрации), ни начатый, но не построенный ДэЭс — Дом Советов — до сердца города не дотягивают. Первый, в лучшем случае, его голова, второй — большая и уродливая бородавка. Кусочек остановившегося сердца города раскопали археологи, но биться оно от этого не началó. Должен ли дальше город жить без сердца, или все-таки найдется у нас мужество признать, что лучшего Сердца, чем то, в котором воедино собраны История, Культура и Искусство у города быть просто не может? Думаю, ответ на этот вопрос не так далек от сегодняшнего дня, как иногда кажется.