/ Куршская коса

Прусская Сахара

Похороненные дважды. Кладбище в Пиллькоппене (пос. Морское), засыпаемое песком.

В 1817 году в Германии увидела свет книга «Заметки русского о Пруссии и ее жителях, собранные во время путешествия по этой стране в 1814 году» (нем. Bemerkungen eines Russen über Preussen und dessen Bewohner gesamelt auf einer im Jahr 1814 durch dieses Land unternommenen Reise), составленная из 16 писем российского путешественника, впервые в 1814 году побывавшего на берегах Прегеля и Немана, своему другу, немцу. Погостив в Мемеле и съездив в Тильзит, автор, оставшийся по воле издателей безымянным, рассказывает в третьем письме, с какими приключениями он добирался по Куршской косе в Кёнигсберг. Ранее данный текст на русский язык не переводился.

ЛЕГЕНДЫ ПРУССИИ в блоге Татьяны Коливай.

Куршская коса. — Ее жители. — Обломки кораблей на берегу. — Шварцорт.— Недружелюбие местных. — Географические ошибки. — Янтарь. — Нидден. — История жизни хозяина почтовой станции. — Утро на морском побережье. — Несчастный случай в зыбучих песках. — Морской шторм. — Росситтен. — Наступление дюн. — Пастор. — Ловля птиц. — Заркау. — Кирха без дверей. — Прорыв моря. — Происхождение Куршской косы. — Кранц. — Трутенау.

Расставание с мемельским народцем — любителем крепких напитков, не стоило мне слез, потому что, честно говоря, я здесь изрядно скучал. Поэтому я поспешил уладить все свои торговые дела и отправился дальше.

Мемель отделен от Куршской косы проливом шириной около 3.000 футов. Он соединяет залив с Балтийским морем. Путешественников через пролив перевозят на барже. Баржа эта на первый взгляд не внушала доверия, но, к счастью, благополучно доставила меня на противоположный берег.

Вид на Мемель с КосыВид на Мемель с Куршской косы.

Течение из залива в море настолько сильно, что в проливе, да и на значительном удалении в море, вода продолжает быть пресной. Она отличается от морской более темным цветом.

Куршская коса представляет собой песчаную полосу земли длиной 16 миль и шириной от четверти до половины мили. Она отделяет Куршский залив от Балтийского моря и представляет собой гряду песчаных дюн, в некоторых местах достигающих высоты в несколько сотен футов. За исключением деревни Росситтен, где есть пахотное поле и небольшой лесок, коса лишена всякой растительности: ни полей, ни деревьев, ни даже самого крохотного огорода, а жители семи жалких деревушек, расположенных на косе со стороны залива, живут исключительно рыбной ловлей.

Не может на земле быть места печальней, чем это. Ничего, кроме песка и воды: ни тенистых деревьев, ни родника с прохладной освежающей водой. Здесь нет даже зеленого лужка, который оживил бы однородную белизну голых песчаных дюн. Как могут здесь жить люди, мне непонятно. Впрочем, общение с ними показывает, что, кроме человеческого облика, с другими людьми они имеют мало сходства.

Недружелюбие на их лицах, самодовольство, непонятная, лающая речь — все доказывает, что они находятся на низшей ступени развития человечества.

Дорога идет по берегу моря, покрытому множеством обломков судов. Путешествие это и само по себе утомительно, но оно становится еще более неприятным, когда видишь в пути столько свидетельств кораблекрушений. Многие несчастные потеряли на этом негостеприимном побережье все свое состояние. А кто-то и самую жизнь. Эти мысли привели меня в меланхолическое настроение, которое удивительно гармонировало с унылым молчанием окружающей меня неказистой природы, которая здесь, кажется, смертельно обижена на весь род людской.

Я вздохнул свободнее, когда добрался до Шварцорта, первой почтовой станции на моем пути, снова оказавшись среди людей, хотя эти люди были, пожалуй, самые недружелюбные, каких я когда-либо встречал на почтовых станциях. Я путешествовал на своих лошадях и не пользовался почтовыми. Это вполне могло дать им повод для досады, ведь я не увидел ни одного дружелюбного взгляда, а из десяти вопросов на девять не получил ответа.

Шварцорт
У берега залива в Шварцорте.

Еда, как и кофе, были плохими и неоправданно дорогими, вина и пива не было вообще. То, что эти люди завышают цены, простительно: что может удержать их в этой унылой пустыне, если не возможность заработать больше, чем где-либо еще?

Ну, и в конце концов, путник останется доволен, если сможет получить что-то за свои деньги, даже и большие. но если хозяева своим неприветливым поведением лишают путешественников удовольствия общения, то это говорит о том, что окружающая местных жителей мачеха-природа дурно повлияла на их манеры.

*         *         *

По дороге из Шварцорта в Нидден со мной произошло забавное происшествие. Чтобы облегчить лошадям путь по глубокому песку, я вышел из экипажа и некоторое время шагал по пляжу. Вскоре я встретил возницу, о чем-то яростно спорившего с путником, которого, как я понял, он вез в Мемель. Жаркий спор1 был в самом разгаре. Путешественник был так раздражен, что порывался побить возницу, от чего последнего спасло лишь мое внезапное появление. Тут они оба предложили мне быть арбитром в их споре. Он заключался в следующем: возница утверждал, что с того места, где они находились, он мог видеть возвышенность, именуемую Голландской Шляпой, а путешественник считал это абсолютно невозможным, полагая, что возница над ним просто глумится.

Мое уверение, что они оба правы, чуть не втянуло меня в общую свару. Огромных усилий стоило мне заставить их выслушать мое объяснение. На границе с Курляндией на берегу моря действительно есть холм называемый Голландской Шляпой. И он, конечно же, был виден с того места, где мы стояли, поэтому было ясно, что возница и не думал подшучивать над своим седоком. А то, что он по своей простоте действительно полагал, что это берег Голландии, можно было легко объяснить его незнанием элементарной географии. Я оставил их после того, как они помирились, удовлетворенный тем, что мне удалось предотвратить намечавшийся мордобой.

*         *         *

Пляж здесь покрыт бесчисленным количеством маленьких разноцветных круглых камешков, которые очень красиво смотрятся на белом песке. Все они либо светло-красные, либо ярко-синие.

Янтарь
Янтарный самородок.

Я нашел несколько довольно крупных кусков янтаря, которые вполне могли стоить несколько дукатов. И все-таки я выбросил их в море, так как знал, что сбор янтаря по местным законам влечет за собой суровое наказание.

Я опасался, что кто-либо еще, по незнанию или жадности, может не устоять перед искушением и присвоить себе эти красивые камни. На Куршской косе редко попадается янтарь, здесь не встретишь его ловцов с большими сачками, поэтому большая часть камней, выброшенных тут морем, видимо, пропадает.

*         *         *

Поздно вечером я добрался до Ниддена, где почтовая станция была чрезвычайно проста, но зато хоть у нее был очень дружелюбный хозяин, с которым мы приятно пообщались, пока мне готовили ужин. Он рассказал много интересного о Куршской косе и ее жителях. Поскольку этот человек был не лишен некоторого образования, я выразил удивление тому, что он поселился здесь. Однако он уверял меня, что предпочитает это место любому другому, так как здесь родился и получил образование, и, за исключением трех лет учебы в кёнигсбергском университете, всю свою жизнь провел в этой песчаной пустыне.

Основное его занятие — рыбная ловля, которую он страстно любит. Кроме того, проезжающие сообщают ему множество новостей, а от содержания почтовой станции он получает немалую прибыль. Один эпизод из его жизни слишком характерен, чтобы я скрыл его от вас. А так как он рассказал это мне, не взяв с меня обещания молчать, то и не будет на меня в обиде, если я перескажу эту историю его словами.

«Я учился в Кёнигсберге три года», — рассказывал он, — когда мой отец — хозяин почтовой станции, чьим преемником я должен был стать, позвал меня домой и объявил, что мне пора обзавестись семьей. Собственно, против этого я ничего не имел, но оказалось, что отец уже сам выбрал мне невесту.

Нидден
Местные жители на улице Ниддена.

Настал день помолвки, и я впервые встретился со своей будущей женой, которую никогда раньше не видел, и, хотя безобразной она не была, все же чрезвычайно мне не понравилась.

Я начал бурно протестовать против этого брака, но отец заверил меня, что он приведет некоторые доводы, которые изменят мое мнение. Затем он взял меня за руку, привел в дальнюю комнату, крепко запер за собой дверь, а затем вытащил из-под сюртука те самые доводы, представляющие собой крепкую плеть, которой он весьма убедительно начал доказывать, что этот брак пойдет мне исключительно на пользу. Ну, что ж.. Аргументы были вескими, и я заявил, что отец меня убедил и против помолвки больше не возражаю.

Но потом, все обдумав, я решил не подчинять свою волю власти отцовского кнута. Поэтому, несмотря на помолвку, прямо объявил отцу, что не женюсь на навязанной мне девушке. Отец не удостоил меня ответом, а вскоре отправил по делам в Мемель и очень точно оговорил время моего возвращения. Не подозревая ничего дурного, я вернулся в назначенный срок и застал дом полным гостей, среди которых был и священник. Все они ждали меня, что начать церемонию моего бракосочетания. Отец подвел меня, весьма удивленного, к невесте и попросил пастора совершить обряд венчания, не обращая ни малейшего внимания на мое сопротивление.

Обескураженный происходящим, я, вместо того, чтобы сказать «да», громко завопил «нет»! И в этот момент отец дал мне такую ​​оглушительную затрещину, что я в ужасе отпрянул и быстро произнес «да». Итак, помимо моей воли я вдруг сделался женат. С тех пор прошло много лет, отца давно нет на свете, а я часто хожу на его могилу и плачу там благодарными слезами за то, что мой родитель выбрал мне хорошую жену, которая и теперь, на закате лет, составляет счастье моей жизни».

*         *         *

… Отлично выспавшись, на следующее утро я часом раньше отправил из Ниддена вперед своих лошадей, которых надеялся вскоре догнать в расчете на их неторопливый ход, поскольку дорога шла по рыхлому песку. Я энергично шагал по морскому побережью, освеженный утренней прохладой.

Дюны
Юные наездники у основания дюны.

Радостное бодрящее утро прекрасно везде, даже на пустынных берегах Балтийского моря. Только что поднявшееся солнце рассыпало золотой блеск своих лучей по серебру невысоких волн, нежный перламутр которых сливался на горизонте с лазурью неба.

Белые паруса нескольких кораблей плыли высоко над горизонтом, а над волнами у берега все еще висел тонкий шлейф утреннего тумана, который постепенно уносило легким дуновением ветерка. Слабый шум волн был едва слышен в глубокой тишине, царившей вокруг, и казался дыханием пробуждающейся природы. Вскоре солнце, поднявшись выше, размыло нежные очертания этой прекрасной картины, превратив ее в унылую мазню.

Туман, сплетавшийся в причудливые формы, исчез, не было видно ни одного корабля и вместо позолоченной серебряной глади моря моему взору теперь предстало однообразное серое полотно воды без конца и края. Ты, может быть, удивишься тому, что мне скучен вид спокойного моря. Я охотно соглашусь, что для многих людей эта безбрежная масса воды представляет собой возвышенное зрелище, даже когда спокойна. Однако тот, кто, как я, много лет жил на берегу моря и совершил несколько морских путешествий, становится к нему весьма равнодушным. Однако восход и особенно заход солнца над морем, даже виденные тысячу раз, всякий раз снова вызывают восхищение.

Сегодня солнце было самым неприятным на свете спутником в путешествии. Вскоре его слепящий свет стал затруднять мне ходьбу и сделал и без того трудный путь вдвое более тяжелым. Рыхлый песок на каждом шагу проваливался под моими ногами. Солнечные лучи, отражавшиеся от белой песчаной поверхности Косы, делали жару невыносимой, а слабый ветерок, дувший в тот день, не мог освежить уставшего путника. Я прошел две мили, когда мне наконец удалось догнать свою повозку, но лошади так же, как и я, нуждались в отдыхе.

Я дал им передохнуть полчаса, и за это время плотно позавтракал, а затем сделал то, что делает почти каждый путешественник на этом маршруте: я предался сладкому сну, пока лошади медленно увлекали меня всё вперёд и вперёд. Тот, кто сможет устоять в такой ситуации перед желанием заснуть, бесспорно, выдержит и чтение скучнейшего романа или самую нудную проповедь в церкви. Однообразный вид — куда ни глянь — песка и воды, монотонный шум морских волн и убаюкивающие покачивания повозки, ползущей вперёд подобно улитке, сливаются, маня сон, который уютным коконом окутывает путника.

Дюны Куршской косы
Вид на Пиллькоппен с дюны Эфа.

Из сладкого забытья меня выдернули испуганные крики возницы. Я очнулся и увидел, что мои лошади почти по самую шею увязли в песке.

Дело в том, что кучер, чтобы облегчить лошадям дорогу, свернул с наезженной рыхлой колеи и попал в зыбучий песок, в который они провалились, как только ступили на него.

Мне ничего не оставалось, как побежать в деревню Росситтен за подмогой, где я с большим трудом упросил селян помочь мне вытащить лошадей, пообещав значительное вознаграждение. За выкапывание лошадей мне пришлось заплатить четыре талера, что, конечно, было неслыханным грабежом. Впрочем, шесть человек трудились более трех часов, прежде чем смогли вытащить моих лошадок из песчаного плена. Так как на материке зыбучие пески обычно не встречаются, то, подозреваю, вы о них понятия не имеете, поэтому я постараюсь объяснить вам это странное явление, типичное для здешних мест.

Посреди песков, часто на большом расстоянии от моря, есть места, которые, когда на них наступает человек или животное, внезапно обрушиваются вниз, как волчья яма, увлекая за собой всё, что было на поверхности. В момент обвала массы песка наружу выходит много воды, и данное место становится затем настолько твердым, что по нему без всякой опаски можно возить тяжелые пушки. Такие инциденты случаются здесь очень часто. Люди, повозки, лошади тонут в песке, и никто не знает, где они и куда подевались.

Попавших в зыбучий песок удается спасти лишь в очень редких случаях. Люди, пришедшие из Росситтена на помощь, удивлялись, что мои лошади всё еще держат головы над землей. Несколько лет назад в зыбучем песке утонула маленькая дочь одного офицера из Мемеля. Несчастную засасывало в песчаный плен на глазах у ее друзей. Тело девочки, несмотря на все усилия, так и не удалось найти. Насколько мне известно, ни один ученый-естествоиспытатель никогда не утруждал себя исследованием происхождения этого странного природного явления.

*         *         *

К вечеру небо начало темнеть. Бесчисленные стаи чаек с пронзительными криками носились над заливом, что всегда являлось безошибочным признаком приближающегося шторма, поэтому я решил остаться в Росситтене до полудня следующего дня, где и стал свидетелем этого величественного природного явления.

Дюны Куршской косы
Вид с дюны на Куршский залив.

Произошло то, чего я ожидал. Ночью начал дуть сильный ветер, который утром перешел в шторм, поэтому я нашел в селении проводника, попросив его отвести меня на самую высокую дюну, чтобы оттуда посмотреть на волнующееся море и окрестности.

Это было воистину грандиозное зрелище! Передо мной расстилалось необъятное море, принявшее цвет черного облачного неба. Оно яростно вздымало к облакам свои бешено катящиеся волны, от которых во все стороны летели пенящиеся брызги. Казалось, эти зияющие горы воды вот-вот захлестнут нашу узкую полоску земли, о которую они каждый раз разбивались с оглушительным шумом. В обе стороны суши в даль тянулась белая гряда холмов, а позади меня простирался спокойный, гладкий, как зеркало, Куршский залив, и где-то на его горизонте едва виднелся литовский берег.

Холм, на котором я стоял, был высотой в несколько сотен футов, что делало вид на море еще более впечатляющим. Настало время спускаться, и тут мой проводник уберег меня от опасности, которая грозит в этих местах всем приезжим. Я собирался зашагать с холма вниз по прямой, но проводник сказал, что так я непременно упаду с высоты не менее ста пятидесяти футов. Холм представлял собой сверху донизу массу ослепительно белого песка, и это создавало оптическую иллюзию пологого переднего склона. То, что в реальности он был крутым и почти отвесным, сверху не было видно. Чтобы убедить меня в этом, проводник воткнул палку на вершине рядом с тем местом, на котором он стоял, а потом, когда мы спустились вниз по предложенному им маршруту, я, взглянув снизу на вершину холма, увидел, что палка высится практически над нашими головами.

*         *         *

Росситтен расположен на полуострове, выступающем в залив, и имеет небольшой кусок пахотной земли, в том числе лесок, состоящий из дубов и сосен с перекрученными стволами — единственный на всей Косе. Раньше большая часть Косы была покрыта деревьями, но люди по недомыслию вырубали их, отчего остальной лес, кроме этого небольшого участка, постепенно был занесен песком.

Дюны Куршской косыДолгая дорога в дюнах.

Запустынивание территории песком приняло здесь такие масштабы, что, возможно, скоро и этой деревни не останется, ведь почти каждый день песок захватывает все новые участки той небольшой площади, на которой ведется земледелие.

И поскольку песок сдувается ветром и смывается дождем с высоких песчаных холмов вниз, никакие ограждения от этой напасти помочь не могут.

Так, деревня Латтенвальде полностью была занесена песком, и от нее ныне нет и следа. Все, что осталось от деревни Кунцен, — это несколько хижин, грозящих вот-вот обрушиться. Кирха, жилище священника и большинство построек этого селения уже погребены глубоко под песком.

Пастор общины Кунцен, живущий в Росситтене с тех пор, как исчезла его деревня, читает свои религиозные проповеди в своего рода сарае. У него самая жалкая должность в стране, и он едва имеет столько дохода, сколько ему требуется, чтобы поддерживать свое скудное, безрадостное существование. Основной рацион священника состоит из рыбы и мяса ворон, которое, кстати, совсем недурно на вкус. Вороны присутствуют в рационе местных жителей в большом количестве и считаются деликатесом, так как других видов мяса здесь вообще не найти.

Часть своего дохода пастор получает от отлова птиц, которым занимается в том самом небольшом лесу близ Росситтена. Лесок этот, как говорят, весьма богат на пернатых. Пойманных птиц пастор отправляет на продажу в Кёнигсберг.

Официальная деятельность этого священнослужителя обычно полностью прекращается летом, потому что все его прихожане, за исключением четырех почтмейстеров и нескольких владельцев ферм в Росситтене, весной вместе со всеми чадами и домочадцами садятся в повозки и переезжают на другую сторону залива, где занимаются рыбной ловлей. Возвращаются они не раньше поздней осени. Дети, рожденные в это время, остаются до возвращения домой некрещеными. Причастия и венчания не совершаются также, и все эти религиозные обряды проводятся священником совокупно за несколько дней.

Кирха Заркау
Кирхвушка Заркау.

В деревне Заркау есть кирха, являющаяся как бы филиалом росситтенской. Она управляется местным пастором. В этой кирхе нет дверей, а вместо них — только два проема в стенах с хлипкими заслонками.

Через них и попадает внутрь местная христианская община. Здесь есть две кафедры: одна обращена к заливу, а другая — к морю. Пастор поднимается либо на одну, либо на другую в зависимости от направления ветра. Дело в том, что ветер должен дуть ему в спину, иначе мелкий песок, попадающий так или иначе в деревянное здание, залетал бы ему в глаза.

Между Росситтеном и Заркау я встретил такое огромное количество чаек, что, когда они разом взлетели, то  закрыли собой солнце и все вокруг потемнело. Птиц наверняка было несколько миллионов. Прежде чем они поднялись в воздух, я заметил также несколько воронов, сидевших рядом с чайками в мирном соседстве. Только недостаток корма мог заставить этих гордых птиц-одиночек терпеть общество истеричных чаек.

Близ Заркау на Косе есть ровное место, где волны с моря уже несколько раз перекатывались в залив, размывая таким образом дорогу на Мемель. Была предпринята попытка предотвратить наступление моря путем строительства дамбы, но, кажется, этого было недостаточно, потому что море уже сейчас доходит до края плотины, хотя никаких нагонных ветров в последнее время не наблюдалось. Если море когда-нибудь совершит здесь серьезный прорыв к заливу, маршевые участки территории Литвы могут сильно пострадать.

Куршская коса несомненно обязана своим возникновением некоему природному катаклизму и в этом отношении заслуживает пристального внимания ученых. Старые хроники говорят, что она образовалась в 1190 году после бури, длившейся долгих двенадцать лет. При этом сильный ветер постоянно дул с одного и того же участка неба. В хрониках Лифляндии, насколько мне известно, об этом ничего не говорится.

Куршский заливРыбацкие суда у берега залива.

В то время Пруссия еще не была завоевана рыцарями, поэтому историков у нее не было, а поскольку немцы пришли сюда только в 1230 году, т.е. сорок лет спустя, какие-то скудные сведения о возникновении Куршской косы они могли получить лишь из местных легенд.

А это значит, что, при отсутствии достоверных доказательств, двенадцатилетнюю бурю можно поставить под сомнение. Впрочем, я еще не видел хроники епископа Кристиана, старейшего прусского историка. Если эту редкую рукопись удастся обнаружить в Кёнигсберге, то непременно почитаю ее. Очень на это надеюсь. Возможно, хроники содержат какую-то информацию, так как епископ Кристиан должен был быть современником данного природного явления.

*         *         *

У Заркау пески заканчиваются и начинается большой еловый лес, который тянется до Кранца — большой деревни с хорошей гостиницей. У меня возникло очень странное чувство, когда я, обернувшись, взглянул на оставшуюся позади Куршскую косу. Я вновь оказался среди дружелюбных, добрых людей, среди которых быстро забуду эту песчаную куршскую пустыню с ее полудикарями. Хорошо приготовленный обед, на котором, помимо всего прочего, подавали только что выловленных вареных сельдей, известных здесь как штремлинги, освежил меня, и, искупавшись в море, я рано лег спать, чтобы на следующий день рано утром выехать и засветло приехать в Кёнигсберг.

*         *         *

От Кранца местность становится очень плодородной. Луга, фруктовые сады, усадьбы и перелески сменяют друг друга, радуя взор. Вскоре мы оказались в Трутенау, красивом поместье с мельницей — большой бумажной фабрикой. И фабрика, и дома фабрикантов чрезвычайно живописны: красная штукатурка их стен составляет приятный контраст с темными лесами и голубым озером, вода которого приводит в движение мельницу. Рядом с главным зданием фабрики находится высокая гора, поросшая дубами, а за ней — довольно глубокая долина, в которую с шумом устремляется водный поток с мельницы.

Трутенау
Бумажная фабрика в Трутенау.

Сооружения на бумажной фабрике в превосходном состоянии, но бумага, которую здесь производят, не чисто белая, что объясняют качеством воды.

Чтобы решить эту проблему, более тонкие сорта отбеливают, но тем не менее до хорошей белой голландской бумаги они не дотягивают. Здесь также производят английскую прессованную стружку — прессшпан, который необходим суконным фабрикантам для отделки ткани, причем технология производства держится в секрете, поэтому машины мне увидеть не разрешили. Владелец этой фабрики господин Яхманн, известный ученый, был в отъезде, поэтому понятно, что сотрудники не могли позволить мне осмотреть производство без его разрешения. Изобретатель данного технологического процесса по имени Кантер1 много поездил по миру, чтобы перенять соответствующий опыт и усвоить необходимые приемы, но ему это слабо удавалось, поэтому он, вернувшись, самостоятельно проводил бесчисленные опыты, на которые потратил все свое состояние и 14 000 райхсталеров, который ему подарил Фридрих Великий.

Наконец он изобрел данный технологический процесс, причем в таком совершенстве, что производимая здесь прессовая стружка была востребована даже английскими производителями и была гораздо предпочтительнее ахенской щепы. Но сам изобретатель извлек мало пользы из своего открытия, потому что прожил довольно короткую жизнь. Впрочем, плодами его мыслей и упорного труда теперь пользуются наследники.


ЛЕГЕНДЫ ПРУССИИ в блоге Татьяны Коливай.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Состоявшаяся дискуссия стала предметом обсуждения переводчика с редактором. Пришлось привлечь инсайдера. Он принял сторону седока, безапелляционно заявив, что с берега моря между Юодкранте и Нидой Голландскую Шляпу (анг. The Dutchman's Cap, лит. Olando Kepurė) увидеть невозможно. Дескать, небольшая возвышенность, находящаяся на берегу моря в десяти километрах к северу от Клайпеды просто будет закрыта дюнами Косы. Но его утверждение базируется на впечатлениях, полученных в XXI веке, когда Коса во всю длину покрылась лесом. А во времена, когда произошла встреча, описанная анонимным русским путешественником, никакого леса не было — только песок, поэтому вполне возможно, что таки холм Голландская Шляпа виден был. К тому же он тогда мог быть существенно выше! Даже в Википедии написано, что он подвергается сильной эррозии со стороны моря. Железная дюна Ципфельберг в Приморье (Гросс Курен), например, за последние сто лет стала ниже почти в два раза! Какой была ее высота в 1814-м сейчас уже не установить. Еще один пример: в ясную погоду со смотровой площадки над озером Лебедь на российской стороне можно увидеть два высотных здания в центре Клайпеды, при том, что расстояние оттуда до них примерно 50 км. Правда, нынче летом сей вид закроет подрастающая сосна. Короче, кто был прав, так выяснить и не удалось. Но то, что наш соотечественник, впервые оказавшийся на Косе, бросился объяснять местным, где у них раки зимуют, определенным образом его характеризует и как человека, и как писателя...

2. Кажется, речь идет о Иоганне Якобе Кантере (Kanter, Johann Jakob; 1738 г. Кёнигсберг – 1786 г. Кёнигсберг).