Давным-давно: эстии, пруссы и их соседи

История человеческого общества на территории нашего края началась около десяти тысяч лет тому назад. Это было время, когда шло таяние последнего ледника, который по­крывал огромные территории Северной и Восточной Европы. Ледник постепенно отступал на север, в сторону современной Арктики, освобождая огромные, пригодные для заселения людьми, пространства и оставляя на своем пути освобожденную почву, массу озер, заболо­ченных пространств и моренных нагромождений. Скорость отступления ледника составляла в среднем 160 м в год. Климат на севере Европы менялся несколько раз. В начале таяния ледника климат был холодным, мало чем отличающимся от ледникового периода. Позже наступил так называемый бореальный период с более сухим и теплым климатом. С измене­нием климата от арктического к более умеренному связано образование современных ланд­шафтов. Образуется и постепенно приобретает современные очертания Балтийское море. Сначала образовалось Иольдиево море, получившее свое название от моллюска Иольдия, характерного для соленых вод этого периода. Затем, примерно девять тысяч лет тому назад, Иольдиево море было отрезано от океана и образовалось пресноводное Анциловое озеро. Еще через тысячу лет оно вновь соединилось с океаном и стало соленым. Свои современные очертания Балтика приобрела примерно в середине пятого тысячелетия до н. э.

По мере таяния льдов первобытные охотники и рыболовы продвигались на север вслед за стадами северного оленя, который был главным объектом охоты этого периода. 

Постепенно, в связи с изменением фауны и флоры, значительное место в хозяйственной жизни человека начинает занимать охота на лося, водоплавающую птицу, рыбная ловля и собирательство.

В этих условиях было изобретено новое оружие — лук и стрелы. Изобретение лука и стрел было подлинной революцией в развитии производительных сил. Если раньше человек пользовался метательными орудиями — копьями, дротиками, действие которых было огра­ничено возможностями человеческой руки, то теперь он получил мощное дальнобойное оружие. Резко возросла роль индивидуальной охоты, стали применяться разнообразные за­падни, ловушки и силки. Значительное место в хозяйстве заняло рыболовство. На рыбу охотились с помощью гарпуна, впервые появились и нашли быстрое распространение сети, рыболовные крючки, верши. Был изобретен древесный долбленый челн.

В археологии период появления первых людей на территории Прибалтики называется мезолитом (средним каменным веком). С мезолитом связаны принципиальные изменения в технике изготовления орудий труда. Появилась так называемая вкладышевая техника изго­товления орудий. Сущность ее заключается в том, что основа предмета, например ножа, кинжала, наконечника копья, изготавливалась из кости или дерева, на основе делались продольные прорези, в которые вставлялись отдельные лезвия из ножевых пластин и за­креплялись в пазах. Наряду с вкладышевыми орудиями появляются массивные рубящие орудия — макролиты.

На территории Прибалтики в мезолите получает распространение так называемая неман­ская культура. Ее памятники встречаются от Вислы на юге до Финского залива на севере. Ранние мезолитические стоянки были временными поселениями охотничьих групп, в по­зднем мезолите появились долговременные поселения охотников.

Основные мезолитические памятники Калининградской области расположены в ее вос­точной части. К ним относятся: стоянки у села Синявино Гусевского района, у населенного пункта Тальники Краснознаменского района, у населенного пункта Горбатовка Зеленоград­ского района и другие.

Эти памятники обычно располагаются на высоких песчаных террасах рек и озер, на при­морских дюнах. Такое местоположение первобытных поселений хорошо защищало жилища от осадков. Но то, что было удобно для первобытных людей, создает определенные неудоб­ства для археологов, так как песок способствует быстрому перегниванию органики, и до нашего времени на остатках поселений сохраняются в основном каменные орудия труда: кремневые непроушные топоры, ножевидные пластины, скребки, проколки и т. п.

Примерно в середине пятого тысячелетия до н. э. начинается следующая археологиче­ская эпоха — неолит (новый каменный век). В неолитическое время природа приобретает облик, совсем близкий к современному. Заканчивается формирование береговой линии Балтийского моря. Фауна и флора становятся близки к современным. Переход к эпохе неолита сравнивают иногда с революцией, поскольку происходят большие изменения в хозяйственной жизни человеческого общества — присваивающее хозяйство постепенно сме­няется производящим. Появляются новые приемы обработки камня. При изготовлении каменных топоров, тесел и других рубящих орудий труда применяется шлифование. При этом сначала делали заготовку топора, способом скола придавая ей основные черты буду­щего орудия, потом топор отшлифовывали полностью или только его рабочую часть. Но­вый способ обработки позволил человеку использовать такие породы камня, как диорит, змеевик, шифер, сланцы, которые в предшествующей эпохе не играли никакой роли в производстве.

В это время люди научились не только шлифовать, но пилить и просверливать отверстия в камне. Пиление камня производилось различными способами: кремневыми пилками, ве­ревкой с песком и костяными орудиями.

Высверливание втулок для рукояток в каменных топорах производилось с помощью трубчатой кости, которую вращали, постоянно подсы­пая под нее песок.

Шлифованные топоры и тесла, насаженные на деревянные ручки, были довольно совершенными орудиями труда. С их помощью стала возможной постройка дере­вянных жилищ, изготовление лодок и различных приспособлений из дерева.

Исключительно важным изобретением эпохи неолита было производство глиняной посу­ды. Древнейшая глиняная посуда очень проста: она имела коническое, немного заостренное дно и расширяющиеся кверху стенки. Такие сосуды, похожие на яйцо, у которого срезана часть его тупого конца, называют «яйцевидными». Самые древние глиняные сосуды, веро­ятно, делали на плетеной из прутьев основе. Наряду с этим применялся и другой способ изготовления путем накладывания друг на друга свернутых в кольцо жгутов сырой глины. Слепленная от руки глиняная посуда была очень груба, плохо и неровно обожжена. Неоли­тические сосуды украшались простым орнаментом в виде насечек и вдавлений.

Другим крупнейшим достижением неолита является изобретение ткачества. Волокно, пригодное для прядения ниток, вырабатывалось чаще всего из растений: конопли, дикого льна и крапивы. Развитие ткачества подтверждается многочисленными находками пряслиц. Это небольшие каменные или глиняные кружочки с отверстием в центре, которые надева­лись на нижний конец веретена, чтобы его вращение стало равномерным и длительным.

Таким образом, человек неолита одержал значительную победу над природой, он создал новые, не свойственные природе, материалы: керамику, текстиль, создал предпосылки для широкого перехода от присваивающего способа производства (охота, рыбная ловля и собирательство) к производящему производству — земледелию и скотоводству.

Все вышеперечисленные достижения неолитического человека ярче всего проявились в наиболее благоприятных зонах земного шара — в Северной Африке, Средиземноморье, Двуре­чье и т. д. В лесной зоне, в которую входит и территория Прибалтики, эти достижения внед­рялись медленнее. На территории Прибалтики в неолите получает развитие так называемая нарвская культура. В материалах этой культуры очень мало кремневых орудий, для нее харак­терны разнообразные костяные и роговые орудия и своеобразные глиняные сосуды с оттянуты­ми днищами, прямыми краями, наличие небольших мисочек с уплощенным дном, некоторые из которых имеют форму лодок.

На стоянках нарвской культуры находят кости коров, что говорит о зачатках скотоводства. Однако охота все еще играла важную роль в хозяйстве.

Неолит в Калининградской области характеризуется памятниками Цедмарского (Серовского) типа, получившими свое название от стоянок, расположенных неподалеку от насе­ленного пункта Серово Озерского района. Они относятся к поздненеолитическому времени и демонстрируют два типа поселений: одно, Цедмар А, расположено на острове, а другое, Цедмар Д, представляет собой поселение на сваях.

Наиболее интересна, с точки зрения археологии, стоянка Цедмар Д. За время функцио­нирования поселка на сваях часть орудий труда и предметов быта, а также отходы производ­ства попадали в воду и, оседая на дно, постепенно покрывались илом. На протяжении тысячелетий на месте озер образовывались болота, а затем торфяники, что предотвращало доступ воздуха и разрушение органики, осевшей на дне озер в неолитическое время. Поэто­му на стоянке открыты древние сваи, на которых стоял поселок, изделия из дерева, кости, рога, останки ткани и т. п. Цедмарский тип памятников демонстрирует родство с неманской мезолитической и нарвской неолитической культурами и в то же время имеет определенные отличия, которые обусловлены, вероятно, влиянием населения южных районов (так называемой культуры воронковидных кубков). Эти отличия проявляются прежде всего в керамике, которая пред­ставлена плоскодонными сосудами, орнаментированными по венчику насечками и пальце­выми вдавлениями. Такая традиция украшения сосудов будет сохраняться затем на протяже­нии четырех тысячелетий вплоть до появления гончарной керамики.

В неолите резко увеличивается число памятников на территории области. Они встреча­ются практически везде: от побережья Балтийского моря до реки Шешупы. Новым типом памятников являются неолитические захоронения, которые были обнаружены еще немец­кими археологами на Куршской косе. К этому времени относится клад янтарных изделий и сырья, обнаруженный у современного поселения Йодкранте.

Именно в неолитическое время начинают складываться связи местного населения с со­седними территориями. В обмен на янтарь поступает кремневое сырье и редкие породы камня.

Сам состав клада и формы украшений позволяют говорить о зарождении определен­ной системы идеологических представлений, базирующихся на солнечном культе, атрибу­том которого и становится янтарь — солнечный камень.

Начало бронзового века, т. е. эпохи, когда появляется и получает значительное распро­странение первый металл, заменяющий каменное сырье, связано не с новым этапом разви­тия хозяйства местного населения, а с вторжением пришельцев на территорию всей Прибал­тики. Новое население, в археологии их называют носителями культуры шнуровой керами­ки или боевых топоров, появилось в конце третьего тысячелетия до н. э.

Отличительными признаками культуры пришельцев являются: 1) каменные сверле­ные топоры-молоты, имеющие с одной стороны лезвие, а с другой — плоский боек, отчего их вид сверху напоминает очертания лодки (такие топоры часто называют ладье­видными); 2) сверленым топорам часто сопутствуют плоскодонные сосуды с шнуровым орнаментом (т. е. оттиском веревки вокруг тулова сосуда).

Появление нового населения было связано с возникновением скотоводческого хозяйства, для интенсивного ведения которого необходимы постоянные перекочевки. Скотоводческое хозяйство складывается в предгорной и степной зоне, как считает целый ряд современных исследователей, это были территории Северного Кавказа и Северного Причерноморья. Быс­трый рост народонаселения приводил к необходимости поиска новых пастбищ, что требовало освоения новых территорий. В конце третьего тысячелетия кочевые индоевропейские племе­на начали расселяться по территории Евразии. Одни из них дошли до Британских островов на западе, другие двинулись на восток и заселили территорию современного Ирана и Индии, третьи, под именем гиксосов, завоевали Древний Египет. Индоевропейцами данные народы называют потому, что именно после их расселения в Евразии начинается формирование со­временных индоевропейских народов: славян, германцев, греков, романцев и др.

История нашего края связана с теми пришлыми кочевыми племенами, которые через бассейн реки Вислы проникли в Восточную Прибалтику и в дальнейшем заселили лесную зону Восточной Европы от Балтики до верховьев Волги.

Поскольку в дальнейшем, на про­тяжении трех тысячелетий, на территории Восточной Прибалтики не наблюдается смены населения, то начало этногенеза балтов (пруссов, литовцев, латышей) отсчитывают от куль­туры боевых топоров, которую иногда называют «балтийской». Мигранты доминируют на территории от Вислы до Западной Двины, где они подчиняют себе местное население. Севернее Западной Двины сохраняется старый уклад, и на его базе начинается процесс формирования финно-угорских народов (ливов, эстонцев, карел и др.).

В эпохе бронзы Калининградской области выделяются два этапа: ранний бронзовый век и поздний бронзовый век. Первый охватывает середину второго тысячелетия до н. э., вто­рой — конец второго — первую половину первого тысячелетия до н. э.

Поскольку поселения эпохи бронзы изучены слабо, то основания для характеристики этого периода дают погребальные памятники. Этапу ранней бронзы присущи коллективные захоронения по обряду трупоположения в каменных ящиках, над которыми сооружались большие насыпи из земли и камня. Эти сооружения, вероятно, служили родовой усыпаль­ницей. Погребенные обычно лежат на боку в скорченном положении. В могилах, кроме каменных топоров и керамики, встречаются кремневые орудия, костяные гарпуны, ожере­лья из зубов животных, янтарные украшения. Изделия из бронзы очень редки.

В поздней бронзе изменяется обряд погребения. Умерших по-прежнему хоронят в кол­лективных могилах под курганами, но теперь погребению предшествует сожжение, которое производили в специальном святилище. После кремации останки умерших помещали в спе­циальный сосуд — погребальную урну. Встречаются урны, на которых глиной налеплено изображение человеческого лица. Вероятно, это делалось для того, чтобы душа умершего, лишившись физической оболочки во время сожжения, легко могла найти место нового пре­бывания и легко (через отверстие) в него проникнуть. Инвентарь погребений становится более разнообразным. Кроме топоров и керамики, появляются многочисленные изделия из бронзы: короткие мечи, кинжалы, булавки, браслеты, подвески и другие украшения.

Так как на территории Калининградской области нет сырья для производства бронзы, то широкое появление бронзовых изделий может быть объяснено только развитием меж­племенного обмена. Главным продуктом, на который менялось бронзовое сырье и изде­лия из бронзы, служил янтарь.

Доказательством этого являются находки балтийского ян­таря на территориях, значительно удаленных от региона: в Греции, Англии, Малой Азии, на Кавказе. С другой стороны, на памятниках юго-восточной Прибалтики эпохи бронзы были обнаружены изделия из Египта, Малой Азии, с Британских островов, Кавказа.

Большинство памятников бронзового века расположено на Калининградском полуостро­ве в районе городов Светлогорска и Пионерского.

С пятого века до н. э. начинается железный век. В эпохе железа для территории нашего региона выделяются три этапа: ранний железный век — V в. до н. э. — 50 г. н. э.; средний железный век, или римский период — 50 г. н. э. — V в. н. э.; поздний железный век — VI–XIII вв.

Для памятников раннего железного века характерно сохранение традиций, созданных еще в эпоху бронзы. Изделия из железа встречаются сравнительно редко, хотя на террито­рии нашего края имелись запасы луговых, болотных и озерных руд, которые могли быть использованы для получения кричного железа сыродутным способом. Это объясняется тем, что процесс получения железа — процесс химический, на его освоение потребовалось боль­ше времени, чем на освоение получения бронзы. Однако внедрение железных орудий, ко­торые изготавливались из местного сырья, сразу же приводит к целому ряду изменений в жизни местного общества. Железные орудия позволили увеличить производительность труда в земледелии, что сразу же отразилось на жизни местного населения, в среде которого начинается процесс разложения общинно-родовых отношений. В археологических памят­никах данный процесс проявляется в том, что начинается переход от коллективных захоро­нений под курганами к индивидуальным погребениям в грунтовых могильниках, в которых как пережиток старого обряда сохранялись каменные кладки.

Эстии

На рубеже нашей эры заканчивается период древнейшей истории края, о котором судят только по археологическим находкам, и начинается период древней истории, когда кроме данных археологии для реконструкции далекого прошлого можно использовать и данные письменных исторических источников. Но не тех, которые создало и оставило для потомков местное население, не имевшее в то время собственной письменности, а тех, которые оста­вили другие народы, дальше ушедшие по пути исторического развития.

В первой половине I тысячелетия нашей эры на базе единой культуры, существовавшей в эпоху бронзы между Вислой и Неманом, формируются четыре группы археологических памятников — принеманская, прегольская, западно-мазурская и восточно-мазурская, ко­торые выделяются по материалам могильников. Две первые группы расположены на терри­тории Калининградской области.

Принеманская группа занимает территорию нижнего течения реки Неман и северного побережья Куршского залива. Наиболее яркие памятники этой группы расположены в рай­оне современных литовских городов Клайпеда и Паланга. На рубеже I–II веков н. э. здесь получают распространение грунтовые могильники с каменными кладками. Коллективные трупосожжения в урнах сменяются погребениями по обряду трупоположения. Инвентарь мужских погребений в основном представлен оружием и орудиями труда.

Женские погребе­ния отличаются большим количеством бронзовых украшений, среди которых местную спе­цифику демонстрируют гривны различных форм и спиральные браслеты. И в мужских, и в женских погребениях почти полностью отсутствует керамика.

Прегольская группа охватывает территорию, ограниченную на севере Куршским зали­вом, на западе — Балтийским морем, на востоке — бассейнами нижнего течения рек Инструча и Анграппы, южная граница примерно совпадает с современной границей области с Польшей.

Для ранней стадии — первых веков нашей эры — типичен обряд трупосожжения при час­тичном бытовании трупоположения. В III–V веках отмечаются только трупосожжения, а характерной особенностью погребального инвентаря являются римские монеты. Могильники данного периода грунтовые, они располагаются вблизи воды и содержат до нескольких сотен погребений. Захоронения производились в неглубоких ямках, как в урнах, так и без них. Характерной чертой погребений прегольской группы является наличие каменных кладок.

С начала нашей эры встречаются погребения лошадей. На рубеже II–III веков отчетливо выделяются богатые по своему погребальному инвентарю захоронения, в которых хозяина сопровождает лошадь. Такие погребения обычно называют «княжескими». Они характери­зуются прежде всего богатым набором оружия и украшений, втульчатыми топорами-кельта­ми, наконечниками копий, умбонами щитов, мечами и т. д. Самые интересные памятни­ки этой группы — Коврово, Поваровка, Хрустальное, расположенные в Зеленоградском районе.

Восточно-мазурская группа охватывает территорию, ограниченную на западе Мазурски­ми озерами, а на востоке — средним и верхним течением Немана. Северная граница группы доходит до Виштынецкого озера, южная — до реки Нарев.

Традиционно на этой территории в качестве характерных погребальных памятников первой половины I тысячелетия н. э. выделяются курганные могильники. Они представляют собой небольшие земляные насыпи, под которыми находятся каменные панцири, т. е. покрытие из камней. Погребения совер­шались по обряду трупоположения и были коллективными — под одним курганом хоронили нескольких членов одного рода. Это говорит о том, что на данной территории разложение общинно-родовых отношений отставало примерно на полтысячелетия по сравнению с ос­тальной частью юго-восточной Прибалтики. Характерной особенностью мужских погребе­ний является присутствие оружия, которое совершенно исчезает из состава инвентаря и рядовых захоронений после V века, одновременно с изменением обряда захоронения, когда ингумация (трупоположение) заменяется трупосожжением без урн.

Начиная с III века, здесь также появляются погребения с лошадьми, среди которых выделяются княжеские (могильники Осово, Швайцария, Нетта).

Погребальные памятники на территории западных Мазур представлены грунтовыми мо­гильниками прегольского типа с трупосожжениями в урнах или небольших ямках. Единично встречаются несожженные кости лошади. Мужские погребения выделяются наличием значительного количества оружия (наконечников копий, втульчатых топоров, умбонов щитов, боевых ножей и т. д.), аналогичного оружию прегольских и принеманских могиль­ников. В женских погребениях много украшений. Нередки прорезные украшения, покры­тые белой и красной эмалью, что составляет особенность западно-мазурской группы, наи­более близкой прегольским памятникам.

Необходимо отметить, что на всей территории юго-восточной Прибалтики встречаются погребения с лошадьми.

Самые ранние памятники обнаружены в районе города Кретинга (Западная Литва). В первые века нашей эры они появляются на территории Калининград­ского полуострова и в течение III–V веков распространяются по всей территории регио­на. Наибольшая плотность памятников данного типа наблюдается в прегольской группе и на севере восточно-мазурской. Большинство исследователей определяет эти памятники как погребения дружинников, среди которых выделяются княжеские погребения, отличающие­ся богатым погребальным инвентарем.

Особенности культурного развития четырех групп погребальных памятников в первой по­ловине I тысячелетия н. э. дают возможность говорить о том, что на базе однородной куль­турной общности эпохи бронзы начинают формироваться единые по происхождению, но специфические по развитию культурные общности. В этническом плане формирование последних, вероятнее всего, отражает процесс образования племен.

В отличие от могильников, материалы поселений не обнаруживают резких культурных отличий. На территории области в этот период распространены селища, т.е. неукреплен­ные поселки. Они обычно располагались на первой подпойменной террасе рек, ручьев и озер и занимали значительную площадь (1–1,5 га). Поселки состояли из наземных жилищ каркасно-столбовой конструкции, стены и плоская крыша обивались или закладывались жердями и обмазывались глиной. Внутри жилищ имелись открытые очаги, сложенные из булыжных камней диаметром до 40 см.

Среди наиболее изученных памятников следует упомянуть Коврово, Грачевку, Логвино-1, Русское-1 Зеленоградского района.

Самым массовым материалом, который дают поселения, является керамика. Местная керамика данного периода целиком лепная, она делится на три большие группы: сосуды для хранения припасов; кухонная керамика (горшки для приготовления пищи); столовая посуда (миски, кружки, кувшины). Основным способом украшения сосудов были пальцевые вдавления, защипы, насечки, которые помещались на венчике и тулове сосуда.

Первые сведения о территории и населении юго-восточной Прибалтики появляются в трудах античных ученых. Еще в новое время сложилось мнение, что первые упоминания о Балтийском море и Стране янтаря принадлежат Пифею из Массилии, ученому, который жил в IV веке до н. э. и совершил путешествие в страны Западной и Северной Европы.

В настоящее время доказано, что самой северо-восточной территорией Европы, доступной Пифею, могла быть только Норвегия, а его Страну янтаря необходимо искать на островах неподалеку от устья Эльбы.

Во второй половине I века н. э. в Риме возник необычайно большой спрос на янтарь, что привело к активному функционированию сухопутного янтарного пути, связывавшего Рим с устьем Вислы, и появлению сведений о районе добычи янтаря.

Традиционно факт возникновения в Риме интереса к янтарным изделиям принимается без всяких комментариев. Загнивающий Рим нашел еще одну новую игрушку и начал ею тешиться. Нам же, людям, вступившим в третье тысячелетие, хорошо известно, как воз­никает любая мода. Сначала создается что-то новое, а затем начинается реклама этой нова­ции с тем расчетом, чтобы поразить воображение и заинтересовать наибольшее число людей. Все это и произошло в I веке н. э. в Риме. Император Нерон готовился к приезду царя Армении и решил для приема и развлечения высокого гостя и жителей империи по­строить деревянный цирк (театр) и украсить его убранство янтарем, за которым была по­слана специальная экспедиция. Янтарь благополучно достиг столицы, изделиями из него украсили все, что было возможно — от стен до носилок, на которых уносили поверженных гладиаторов. Поскольку игры проводились не только днем, можно представить, какое впечатление произвел на римлян интерьер цирка при свете светильников, пламя которых колебалось, и янтарные украшения буквально переливались от пляшущих языков пламе­ни. Рим был поражен и завоеван янтарем. С этого момента солнечный камень прочно вошел в обиход. Из янтаря изготавливались в основном украшения, но не только в этой сфере он нашел свое применение. Его использовали также для изготовления флаконов для благовоний. Достаточно просверлить углубление в куске поделочного камня, затем вста­вить втулку из металла (бронза, серебро, золото), заткнуть пробкой и пузырек готов. Рим, особенно женская половина его жителей, активно пользовался благовониями. Мода изготовлять сосуды из янтаря распространилась дальше на Восток. Подтверждением этому служат два китайских сосуда для благовоний из собрания Музея этнографии и антрополо­гии имени Петра Великого (Кунсткамеры), которые выставлены в экспозиции Калинин­градского музея янтаря.

Остается невыясненным лишь один вопрос: почему Нерон обратил внимание на солнеч­ный камень? Ответ довольно-таки прост. По своему положению император обожествлялся при жизни в образе Юпитера, главного бога римского пантеона. Нерон, отличавшийся особым интересом к Греции, где он даже принимал участие в Олимпийских играх, выбрал себе второго божественного покровителя в лице греческого бога Солнца — Гелиоса. Любой культ нуждается в атрибутах. Поэтому появление солнечного камня в Риме несомненно усилило популярность и почитание императора Нерона-Гелиоса.

Первым ученым античности, которому было достоверно известно о существовании Балтийского моря и территории, на которой добывали янтарь, был Гай Плиний Секунд (23–79 гг. н. э.), чаще всего называемый Плинием Старшим.

В его труде «Естествен­ная история» содержится рассказ о поездке посланца императора Нерона за янтарем для гладиаторских игр. Он добрался до Страны янтаря и «посетил тамошние фактории и берега». Ниже дается описание Страны янтаря: «Нисколько не меньшим (островом) по своим размерам является Энигия. По некоторым сообщениям, эта страна тянется вплоть до Вистулы и населена сарматами, венедами, скиррами и гиррами. Морской залив на­зывается Килипенусом. У его устья расположен остров Латрус. Затем к нему примыкает другая бухта, которая носит название Лагнус и простирается до конца Кимберна. Узкая полоса земли кимвров выдается далеко в море и образует полуостров, который называ­ется Тастрисом»¹.

Существует много различных толкований приведенного отрывка. Особо следует отметить исследование Е. Колендо². На наш взгляд, наиболее интересное толкование, в виде рабо­чей гипотезы, выдвинул Р. Хенниг³. Он считает, что римские купцы могли попасть только в ближайшие окрестности устья Вислы. Так как в те времена Висла впадала своим главным рукавом не в Балтийское море возле Гданьска, а в Вислинский залив по современной Нога­те, то под Килипенусом следует понимать именно Вислинский залив. Под островом Латрус подразумевается Вислинская коса, поскольку в то время она представляла собой полоску суши в виде острова, не соединявшуюся на западе с материком. Бухту Лагнус автор иденти­фицирует с Куршским заливом, Тастрис — с Куршской косой. Таким образом получается, что Страна янтаря, по Плинию, не что иное, как западная часть современной Калинин­градской области.

Сведения, которые Плиний сообщает о народах, населявших южное побережье Балтий­ского моря, трудно соотнести с какими-либо этническими группировками. Поэтому наибо­лее вероятно, что население юго-восточной Прибалтики фигурирует в рассказе Плиния под общим названием сарматы, которые, согласно традиции, сложившейся в Древней Греции в эпоху эллинизма, а в Риме — идущей от Страбона и Помпония Мелы, обитают на террито­рии Европейской Сарматии западнее реки Вислы и севернее реки Истр⁴.

В то же время Плиний пишет, что место добычи янтаря находится в Германии.

«Недав­но было точно установлено, что от Карнунтума в Паннонии 600 тысяч римских шагов до того берега Германии, откуда ввозится к нам янтарь»⁵.

Если считать Германию Плиния идентичной Германии Тацита, то тогда и речи не может идти о том, что в рассказе Плиния присутствует описание юго-восточной Прибалтики. Отождествление Германий Плиния и Тацита встречается, например, у О. Я. Неверова⁶. Может быть два пути решения этого противоречия. Первый — янтарь добывали и в Германии, и еще где-то, второй — только в Германии. Попытаемся разрешить это сложное противоречие.

Предшественник Плиния римский географ Помпоний Мела (первая половина I века н. э.) считал, что Германия простирается на восток до залива Кодан, который расположен за устьем реки Альб (Эльба), а затем «Линия берега делает изгиб и образует продолговатый залив. Здесь живут кимвры и последнее германское племя — термионы»⁷. Известна Помпонию Меле и Висла, которая является границей земель, лежащих восточнее Сарматии и относящихся к Скифии. Если строить логический ряд от Помпония Мелы к Плинию, то Страну янтаря следует помещать в Скифии или Сарматии, но никак не в Германии.

Плиний располагал кратким описание Страны янтаря или кроками местности: есть за­лив, у его устья остров, залив ограничен полуостровом, за полуостровом вновь залив. Но данных о привязке кроков к общей карте Европы у него не было. В пользу такого предпо­ложения говорят: отсутствие названия у народа, у которого получают янтарь, и странная оторванность описания района добычи янтаря от остального текста. Если учесть, что Пли­ний длительное время служил в Германии и, вероятно, слышал о янтарных островах у бере­гов Германии, был знаком с описанием путешествия Пифея, то для него было естествен­ным поместить Страну янтаря в Германии. В то же время для римлян этого периода южное побережье Балтики восточнее Эльбы в целом было белое пятно на карте Европы.

Все эти обстоятельства должны были привести ученого к попытке вставить конкретные факты в какую-нибудь традиционную схему географических построений, поместить их на грани достоверного. Такой гранью являлась восточная граница Германии, которая не была еще точно определена, но где-то восточнее ее и располагалась Страна янтаря. Отсюда появ­ление в описании Страны янтаря полуострова, на котором живут кимвры, он является край­ней северо-восточной точкой Германии, по Помпонию Меле.

В большинстве случаев исследователи расценивают присутствие кимврского полуострова в описании района добычи янтаря как ошибку Плиния Старшего⁸.

Все приведенные нами доводы дают основание полагать, что ученый знал о Стране янтаря на территории юго-восточной Прибалтики, но еще не мог ее привязать к уже известной карте Северной Евро­пы, так как регион между Эльбой и Вислой представлял в те времена для римских ученых белое пятно.

Первые достоверные сведения о территории и населении юго-восточной Прибалтики со­общает римский ученый Корнелий Тацит (55–117 гг.): «Итак, правым берегом Свевского моря омывается земля племен эстиев, у которых обычаи и внешний вид как у свевов, а язык похож на британский. Они поклоняются матери богов и носят как символ своих верований изображения кабанов. Это у них, заменяющая оружие, — защита от всего, гарантирующая почитателю богини безопасность даже среди врагов. Они редко пользуются железным ору­жием, часто же дубинами. Над хлебом и другими плодами земли они трудятся с большим терпением, чем это соответствует обычной лености германцев. Они также обыскивают и море, и одни из всех на его отмелях и даже на самом берегу собирают янтарь, который сами называют «glaseum». Но какова его природа и откуда он берется, они, будучи варварами, не доискиваются и не имеют об этом точных сведений. Он даже долго валялся у них среди других отбросов моря, пока наша страсть к роскоши не создала ему славы. Сами же они его совсем не употребляют. Собирается он в грубом виде, приносится без всякой отделки, и они получают за него плату с удивлением»⁹.

Из приведенной выдержки следует, что жителей восточного побережья Свевского (Бал­тийского) моря называют эстиями и что на территории их расселения добывается янтарь, пользующийся спросом в Риме. Такая характеристика может относиться только к региону между низовьями рек Вислы и Немана — юго-восточной Прибалтике, где расположены крупнейшие запасы янтаря. Хотя Тацит сообщает об эстиях немногочисленные сведения, их значение трудно переоценить. Именно он заложил основы античной традиции, согласно которой на территории Европейской Сарматии к востоку от Вислы обитают племена эстиев, владеющие богатейшими залежами янтаря и торгующие с Римом.

Клавдий Птолемей (около 90–168 гг.), последний крупный географ античности, в труде «Руководство по географии» (часто называемом просто «География») посвятил отдельную главу описанию положения Европейской Сарматии: «Европейская Сарматия ограничивается на севере Сарматским Океаном по Венедскому заливу и частью неизвестной земли. Описа­ние такое: за устьем Вистулы... следует: устье реки Хрона... устье реки Рувона (Рудон, Бу­бон, Рубон, Судон)... устье реки Турунта (Таурунт)... устье реки Хесина (Херсии)...»¹⁰.

В настоящее время существует мнение, что реки, перечисленные Птолемеем, к востоку от Вислы атрибутируются следующим образом: Хрон — Преголя, Рудон — Неман, Турунт — Виндава, Хесин — Западная Двина¹¹.

Таким образом, в современном понимании птолеме­евская северная часть Европейской Сарматии не что иное, как территория, принадлежащая балтам: Висла — граница со славянами, Западная Двина — с финно-уграми. Это значит, что народы, помещенные Птолемеем восточнее Вислы, должны принадлежать к балтам.

«Восточнее вышеназванных племен (живущих южнее устья Вислы — комментарий наш) живут: ниже венедов — галинды (галиданы), судины и ставаны до аланов... Затем побережье Океана у Венедского залива занимают вельты, выше их оссии, затем самые северные — карбоны»¹².

В этом месте труда античного географа нас поджидает неожиданность. С одной стороны, появляются названия двух племенных группировок, известных затем на протяжении тысячи лет — галиндов и судинов, а с другой, — отсутствуют упоминаемые Тацитом и всеми после­дователями античной традиции эстии. Это противоречие, постоянно удивляющее исследо­вателей, до настоящего времени остается неразрешенным. Мы считаем, что путь к реше­нию этой географической загадки лежит в определении трех народов — вельтов, оссиев и карбонов. Если строго следовать Птолемею, то указанные народы необходимо разместить по побережью Балтийского моря от Вислы на западе до Западной Двины на северо-востоке. Тогда один из этих народов следует рассматривать как эстиев, поскольку юго-восточная Прибалтика занимает по протяженности половину указанного региона. Уместно вспомнить употребляемый англо-саксонским переводчиком труда Орозия этноним остии¹³. Вполне воз­можно, что остии и оссии — разные формы этнонима эстии, а карбоны — одно из названий куршей (куронов). Остаются загадочные вельты, территория которых простирается между венедами и оссиями, то есть там, где в VI веке Иордан поместит народ видивариев.

Если принять атрибуцию племен, указанную нами выше, то этническая карта Восточной Прибалтики времен Птолемея выглядит следующим образом: побережье Вислинского залива восточнее Вислы занимают вельты, за ними оссии и карбоны, по левому берегу нижней Вислы — венеды, юго-восточнее венедов — галинды, судины и ставаны.

Марк Аврелий Кассиодор Сенатор (около 480 г. – вторая половина VI века), римский ученый и государственный деятель при дворе готского короля Теодориха, в двенадцатитом­ном труде «Разное», представляющем собой собрание писем и указов, писанных и редакти­рованных им самим, приводит текст письма короля Теодориха к эстам. Это письмо написа­но в ответ на посольство эстов в Рим. Теодорих благодарит за богатые янтарные дары, по достоинству оценивает мужество послов, сумевших «впервые пуститься в путь, проходящий через такое множество народностей», и приводит данное Тацитом объяснение природы ян­таря с целью показать, что это знание не является их тайной¹⁴.

Большинство исследователей под эстами понимает эстиев Тацита, так как именно на данные Тацита ссылается Теодорих. Вероятно, Кассиодор упоминал эстиев в не дошедшем до наших дней труде «История готов», который известен только в сокращенном изложении Иордана.

Готский историк Иордан (середина VI века) в работе «О происхождении и деяниях готов» помещает эстиев к востоку от устья Вислы. «На побережье океана, там, где через три гирла поглощаются воды реки Вистулы, живут видиварии, собиравшиеся из различных племен; за ними берег океана держат эсты, вполне мирный народ...»¹⁵

Павел Орозий (конец IV – первая половина V вв.), испанский священник, является автором сочинения «История против язычников», где дается краткое географическое описа­ние известного в то время мира. Территория Европы к востоку от Рейна и к северу от Дуная, поскольку она не входила в состав Римской империи, в описание не попала. В конце IX века труд Павла Орозия был переведен на англосаксонский язык и получил название «Орозий короля Альфреда». Перевод отличается от первоисточника тем, что наряду с античной тра­дицией в нем представлена новая оригинальная география Центральной Европы, стилизо­ванная в манере Орозия.

Данью античной традиции служит описание народа остиев, живущего на восточном бере­гу Остийского моря. Остии Орозия напоминают оссиев Птолемея, труд которого, очевид­но, был использован Орозием, что и позволило нам предположить связь между этими тер­минами.

Наряду с упоминанием остиев, приводимым в связи с описанием Европы, в переводе дается и другой этноним, относящийся к населению, живущему восточнее Вислы, — эсты (у Орозия он не фигурирует).

Эсты появляются в рассказе Вульфстана, то ли купца, то ли путешественника, который около 890 т. совершил путешествие из Шлезвига в город Трюсо в устье Вислы. «Висла — очень большая река, и она разделяет Витланд и Веоноланд; а Витланд принадлежит эстам... Эстланд очень велик и там очень много городов, и в каждом городе есть король. И там очень много меда и мест для рыбной ловли. И король и самые богатые люди пьют кобылье моло­ко, а бедные и рабы пьют мед. И между ними большая вражда»¹⁶.

Из приведенного отрывка следует, что Витланд — название территории восточнее Вис­лы, принадлежащей эстам, но не входящей в Эстланд. Возможно и другое прочтение дан­ного текста: Витланд является частью Эстланда, но раньше в него не входил. В обоих случа­ях ясно, что территория Витланда в более ранние времена эстам не принадлежала.

В науке высказывалось мнение о возможной связи терминов Витланд и видиварии, первый из которых произошел от второго¹⁷. В случае такого допущения вырисовывается следующая картина: территория к востоку от Вислы, в VI веке занимаемая видивариями, в IX веке называется Витланд и принадлежит эстам.

Эстланд — страна городов. Общество эстов сильно стратифицировано, в нем выделяют­ся: короли, самые богатые, богатые, бедные (вероятно, лично свободные общинники) и рабы. Расслоение общества выражено даже в напитках, которые они употребляют. Сведе­ния о вражде между эстами следует, вероятно, понимать как постоянные военные столкно­вения между отдельными группами населения. В целом все описанные черты характеризуют варварское общество периода разложения первобытно-общинного строя.

«Орозий короля Альфреда» — последнее произведение, созданное в Западной Европе, в котором доминирует античная традиция описания населения юго-восточной Прибалтики. В дальнейшем античная традиция сохранится вплоть до XIV века только в скандинавских источниках.

Остановимся на объяснении происхождения термина эстии. Наиболее приемлемое объяс­нение еще в прошлом веке дал чешский археолог П. Шафарик, считавший эстиев балтами и понимавший этот термин как географическое название, которым германцы обозначали своих восточных соседей (эстии — люди, живущие на востоке)¹⁸. В настоящее время эту точку зрения разделяет большинство исследователей¹⁹.

Что касается вопроса о том, кого следует понимать под эстиями в этническом плане, то существуют две основные точки зрения. Сторонники первой видят в эстиях балтов, причем в самых разных вариантах — от западных балтов междуречья Вислы и Немана²⁰ до балтов от Балтики до Волги²¹. Вторая, менее популярная в настоящее время, относит к эстиям все народы Восточной Прибалтики²².

Мы присоединяемся к первой точке зрения и понимаем под эстиями группировку за­падных балтов, состоящую из четырех племен (эстии, галинды, судины и карбоны) и занимающую территорию между Вислой и Неманом. При этом необходимо отметить, что население юго-восточной Прибалтики было не первыми эстиями.

До начала нашей эры под этим этнонимом выступали народы, живущие между Одером и Вислой, именно они были восточными соседями германцев. Они поклонялись богине Живе и носили на груди ее символ — изображение кабана. Когда знания античных авторов о Германии и ее соседях расширились, то название «эстии» было перенесено на следующие, пока не совсем из­вестные науке, восточные народы, жившие между Вислой и Неманом. Поэтому в описа­нии, которое дал эстиям Корнелий Тацит, совместились черты первых и вторых эстиев (живут на восточном побережье Балтики, но носят изображения кабанов, характерные для территории между Одером и Вислой). Позднее, в конце I тысячелетия, когда население юго-восточной Прибалтики будет хорошо известно в Европе под именем «пруссы», термин «эстии» будет перенесен дальше на народы менее известные и задержится на территории современной Эстонии, жители которой, начиная с IX–X вв., станут последними эстиями в варианте «эсты». Это произойдет потому, что дальше никто не жил, поскольку за Эсто­нией идет Финский залив.

До настоящего времени в науке существует пока не разрешенная проблема — кого пони­мать под «эстами» в IX–XIII вв.? Проблема возникла в связи с тем, что в скандинавских источниках не употребляется новый термин «пруссы» для обозначения населения юго-вос­точной Прибалтики, а сохраняется старый — «эсты». Одновременно в тех же источниках термин «эсты» употребляется для обозначения населения современной Эстонии.

Пруссы

Сложение прусского общества и культуры происходило в VI–VIII веках на базе культуры эстиев в условиях окончания «Великого переселения народов», которое оказало значитель­ное воздействие на местный социум. Под «Великим переселением народов» понимаются миграционные процессы, происходившие на территории Европы в IV–VII веках. Переселя­лись многие народы, но на жизнь древнего населения нашего края наибольшее воздействие оказали готы и славяне.

Готы первоначально жили в Скандинавии, откуда они через Балтийское море пересели­лись в междуречье Одера и Вислы (Польское Поморье), но не задержались здесь и в III веке н. э. двинулись дальше и дошли до Северного Причерноморья, где создали свое государ­ство. Но уже в IV веке под натиском гуннов были вынуждены уйти и с этой территории. Часть из готов осталась на месте (остготы), другая (вестготы) — сначала передвинулась к Дунаю, где они стали союзниками Рима, а затем захватила Италию. Из Италии в VI веке готы были вытеснены Византией и ушли в Испанию.

В готских походах приняли участие многие народы, становившиеся их союзниками (гепидами). Когда в III веке н. э. готы начинают переселение в Северное Причерноморье, вместе с ними в качестве их союзников, вероятно, отправляется часть местного населения.

Ныне в науке распространен взгляд, что это была, по крайней мере, какая-то часть племени галиндов, которые вместе с готами продолжили путь по Европе и дошли до Испании, где во времена Реконкисты прославился рыцарский род Галиндов²³.

После того как готы были изгнаны Византией из Италии, часть их союзников эстиев вернулась домой. Это доказывается тем, что в погребальных памятниках западнее Мазур, где проживали галинды, появляются новые элементы культуры, такие как: оружие и посуда из придунайских земель и Средней Европы, а самое главное — в составе снаряжения лошади появляется седло. До VI века н. э. в Европе седло отсутствовало. Его принесли с собой из глубин Азии авары. Именно контакты с аварами и познакомили местное население с этой новинкой. Вполне возможно, что на территорию между Вислой и Неманом пришли не только новые веяния с юга, но и их носители. Можно предположить, что внезапное исчез­новение авар с исторической арены Европы связано с их частичным переселением в этот регион. Тогда легко объяснить, почему Вульфстан зафиксировал такие яркие традиции ко­чевнического общества в районе, который отстоит от зоны степей по крайней мере на две тысячи километров.

После ухода готов из Поморья на освободившиеся земли начинает продвигаться часть эстийского населения, в частности с Калининградского полуострова, где на время прекра­щают функционирование могильники. Затем элементы культуры прегольской группы фик­сируются в районе современного Эльблонга и далее на запад, в Поморье. Но закрепиться на этой территории выходцам из Эстланда не удалось, так как в VI веке начинается расселение славянских племен. Славяне, которые в это время фиксируются в районе Дуная, потерпели поражение от Византии. Часть из них, которая осталась под властью Византии, в дальней­шем образовала южно-славянскую группу, вторая двинулась на север и вышла на Вислу, начав заселять в том числе и территорию Поморья, где расселились поморяне. Это заселе­ние происходило в жестокой борьбе с уже занявшими эту территорию эстиями. Укреплен­ные поселения этого периода носят следы пожарищ. В конечном результате эстии проигра­ли и были вынуждены вернуться на старые места. Вновь начинают функционировать мо­гильники, а по сообщению Вульфстана, Висла становится границей между западными сла­вянами и эстиями.

Третья группа славянских племен, будущие восточные славяне, двинулась на северо-восток и вышла в район Среднего Поднепровья, а в дальнейшем начала расселение на север вплоть до Ладожского озера. И это расселение вызвало целый ряд этнических конфликтов и привело к изменению племенных и этнических границ.

Поскольку восточные балтийские племена, заселявшие к этому моменту южную часть лесной зоны Восточной Европы, по уровню своего хозяйственного развития находились на одном уровне со славянскими племе­нами, то расселение последних привело к конкурентной борьбе. Также как и в Поморье, на территории Восточной Европы в период VI–VII веков фиксируется целый ряд укрепленных поселений, взятых штурмом и носящих следы пожарищ. Наиболее ярким примером являет­ся городище Тушемля в Смоленской области. Часть балтов, вероятно, была покорена, а затем и ассимилирована. Другая была вынуждена искать новые территории на северо-запа­де, что привело к уплотнению племенных группировок, проживавших на территории совре­менной Литвы, Латвии и Белоруссии. Так, например, курши, которые занимали террито­рию севернее Куршского залива, были буквально прижаты к Балтийскому побережью.

К расселению восточно-славянских племен, пришедших с Дуная, в VII веке добавилось переселение радимичей и вятичей, которые не усидели на Висле и ушли на восток, захватив по дороге часть местного балтийского населения. Об этом свидетельствует появление на реке Протве племени голядь, которое многие исследователи связывают с образом былинного Соловья-разбойника.

Все эти процессы привели к активному взаимодействию между балтами и славянами в области экономики и культуры. Взаимные заимствования VI и последующих веков стали основой теории о том, что в начале II тысячелетия до н. э. в Восточной Прибалтике суще­ствовала единая балто-славянская общность, разделившаяся в дальнейшем на балтов и сла­вян. Эти представления, получившие широкое распространение в лингвистике, сложи­лись в связи с доминированием в российской науке 1930–1980-х гг. автохтонной теории, согласно которой славяне были коренными жителями Восточной Европы, а не ее колони­заторами.

Во второй половине I тысячелетия н. э. в Европе идет процесс образования христиан­ской цивилизации, основой которой стали молодые феодальные государства.

В рамках скла­дывания новой культуры идет создание средневековой географической традиции, в которой народы и территории получают новые названия. Процесс переименования коснулся и тер­ритории юго-восточной Прибалтики. В IX веке термин «эстии» сменяется новым этнони­мом — «пруссы». Впервые термин «пруссы» появляется в сочинении анонимного баварского географа как название народа, живущего восточнее Вислы²⁴. В дальнейшем этот термин в форме «брутери», «прецун», «прутены», «брусы», «бороссы» будет фигурировать в европей­ских и восточных средневековых источниках, обозначая население, проживавшее между реками Висла и Неман. Пруссия как страна пруссов в X веке начинает фигурировать в документах папской курии. Так, в описи церковных имений римской католической церкви, которые подлежат христи­анизации, указана земля «Пруссия», за которой расположена «Руссия»²⁵.

Источником таких сведений скорее всего была Польша как ближайший сосед пруссов, в то время уже приняв­шая католичество, входившая в орбиту влияния папского Рима и стремящаяся подчинить своих соседей-язычников.

На основании письменных источников, прежде всего орденских хроник, договоров и актов, можно говорить о том, что основу прусского общества составляла община. Ее фор­ма, учитывая уровень развития общества и данные по соседним территориям, — земледель­ческая (соседская, территориальная, протокрестьянская) община. Она состояла из сель­ского поселения (деревни) или нескольких поселений. По подсчетам В. Т. Пашуто, в прусской общине было 12 дворов или 12 домохозяев²⁶. Во главе общины стоял староста или старейшина.

Группа общин составляла волость. Волостным административным центром, вероятно, служило укрепленное поселение (городище), в котором проживал представитель местной знати, управляющий округой, и которое использовалось как укрытие для населения в случае опасности. Возможно, что скандинавский путешественник Вульфстан, говоря о прусских королях, сидящих в городах, имеет в виду именно этих волостных правителей.

Волости объединялись в территориальные единицы — земли. По данным Петра Дусбурга, в начале XIII века в Пруссии существовало 11 таких земель: Скаловия, Надровия, Самбия, Натангия, Вармия, Бартия, Помезания, Погезания, Галимбия, Судовия и Сассовия (Любовия).

Данная точка зрения является ныне общепринятой, хотя существует мнение П. И. Кушнера о том, что эти названия носят искусственный характер и привнесе­ны рыцарями Ордена. Такой вывод он сделал на основании анализа названий земель, на­пример, Надровия происходит от литовского слова «дравис», что означает «борть» и харак­теризует данную землю как лесной район. Название «Вармия» восходит к «вармус», что означает «красный» и объясняется широким распространением обрывистых берегов из крас­ной глины на Вислинском (Калининградском) заливе. То есть П. И. Кушнер считает, что рыцари Ордена, завоевывая Пруссию, для удобства управления разделили ее территорию на районы, которые были названы по наиболее примечательным особенностям местности²⁷. Каждая прусская земля управлялась советом знати, среди которой к середине XIII века вы­деляются особо могущественные роды (Виды в Вармии, Склодо в Самбии, Монте в Натан- гии и др.). Однако сложения института единовластных наследственных правителей земель у пруссов не произошло. Распространенное в нашей науке мнение В.Т. Пашуто о наличии в середине XIII века конфедерации прусских земель²⁸ ничем не доказывается. Единственная попытка Генриха Монте объединить военные силы нескольких прусских земель в период второго прусского восстания потерпела неудачу. Военные вожди, которых хронисты Ордена выделяют в составе знати, не успели выдвинуться на первые позиции в прусском обществе, что явилось результатом раздробленности земель к началу завоеваний крестоносцев.

Тем не менее, начиная с X века, существует понятие, определяющее политическую структуру тер­ритории между Вислой и Неманом как совокупность 11 земель, — Пруссия.

До настоящего времени не ясно, каким было соотношение племенной и земельной струк­тур. Земля Судовия (Ятвягия) соответствует территории племени судавов первой половины I тысячелетия, что объясняется отсталостью этого района Пруссии в социальном развитии, то есть она была своеобразным медвежьим углом. Самбия, Натангия и Вармия расположены на землях бывшего племени эстиев, а ныне пруссов. Что касается Помезании, Погезании, Сассовии и Надровии, то, скорее всего, они представляли собой сложные пограничные образования. Так, например, Надровия являлась буферной зоной между судавами и соб­ственно пруссами. Более точное представление о соотношении политических и этнических границ Пруссии можно будет получить только в будущем в результате улучшения изученно­сти памятников археологии, прежде всего, поселений.

Ведущим направлением хозяйства у пруссов к началу XIII века было земледелие. Это объясняется тем, что на рубеже I–II тысячелетий пруссы, как и их соседи по балтийскому региону, пережили переход к земледелию средневекового облика. Это проявилось в появле­нии полного набора земледельческих орудий (железный лемех, серп, коса-горбуша и т. д.), нового набора упряжи, распространении двух- и трехполья, появлении в качестве ведущей культуры озимой ржи. Эти новации связаны с культурными процессами, охватившими Балтику в эпоху викингов. Пруссы сеяли овес, ячмень, пшеницу и рожь, выращивали лен, занимались огородничеством, бортничеством, особенно в восточных районах, где существовали огромные лесные массивы, рыбной ловлей, возможно, морской охотой на тюленей. До настоящего времени не ясно соотношение прусского земледелия и скотовод­ства. Можно утверждать, что пруссы в большом количестве выращивали лошадей, чье мясо шло им в пищу, крупный рогатый скот, свиней. В то же время, по данным архео­логии, в лесных районах большую роль в обеспечении мясной пищей играла охота, преж­де всего, на лосей. Была распространена охота на пушного зверя, особенно черную куни­цу и бобра.

Одновременно с развитием земледелия и скотоводства на рубеже I–II тысячелетий актив­но развиваются ремесла: железоделательное, бронзолитейное, керамическое, ткацкое, об­работка дерева и кости и др. Однако полного отделения ремесла от земледелия не произо­шло, так как в прусских землях к началу XIII века еще не выделились торгово-ремесленные центры.

Говоря о быте пруссов, необходимо отметить, что именно на рубеже I–II тысячелетий на территории между Вислой и Неманом широкое распространение получают каркасные по­стройки, прямоугольные в плане, размерами от 3,5x3 м до 5,6x4,4 м. Каркас ставился на кладки из камней, которые образовывали своеобразную завалинку (основание построек). Стены обивались жердями, которые затем промазывались глиной. Потолок жилища был горизонтальный и также обмазывался глиной. Внутри жилища находился округлый в плане очаг, представляющий собой кольцо или овал из булыжников диаметром до 1 метра. Встре­чаются и заглубленные в землю постройки такого же типа.

Прусское общество к моменту появления рыцарей Тевтонского ордена можно охаракте­ризовать как патриархальное, то есть общество, в котором главную роль играли мужчины.

Согласно Христбургскому договору 1249 г. и данным Петра Дусбурга²⁹, мужчина-прусс пользо­вался в семье неограниченной властью. Он мог продать в рабство или убить, сам или с помощью других, любого члена семьи. Наследование имущества шло только по мужской линии. Жен покупали, поэтому они находились полностью под властью мужа. Жена не ела с мужем за одним столом и каждый день должна была мыть ему ноги. Встречались случаи, когда отец и сын на общие деньги покупали жену отцу, а после его смерти мачеха станови­лась женой сына. Естественно, что местные (прусские) женщины стоили дорого, а поэтому дешевле было купить женщин, захваченных в воинских набегах. Вероятно, именно этим объясняется то, что на могильниках Калининградского полуострова встречается много по­гребений женщин с других территорий, например с Готланда.

На территории Пруссии шел активный процесс дифференциации общества. По дан­ным Вульфстана, которые относятся к концу IX века, в местном обществе можно выде­лить три социальные группы: знать, свободные и рабы. В категорию знати входят богатей­шие, благороднейшие и кунинги (традиционный перевод этого термина — «короли», для российской традиции правомерно употреблять термин «князья»). Прусская знать выделя­ется тем, что пьет кобылье молоко, или кумыс. Второй слой общества — свободные общинники, которых Вульфстан определяет как свободных бедных. Они пьют медовуху, как и третий слой — рабы.

По документам и хроникам ХШ века можно говорить о том, что за четыре века прусское общество значительно эволюционировало. Однородное свободное население IX века — об­щинники — в ХШ веке расслаивается на свободных и свободных зависимых, что ассоцииру­ется с социальным развитием Древней Руси XI века (свободные — смерды, свободные зави­симые — закупы и рядовичи). Изменения происходят и в слое знати, которая в немецкой традиции получает название «нобилитет». Здесь активно выделяются представители служи­вой знати — дружинники.

В ранних письменных источниках (до середины XIV века) верованиям пруссов уделяется сравнительно мало внимания. Согласно Петру Дусбургу, пруссы «всю природу почитали вместо Бога, а именно солнце, луну и звезды, гром, птиц, также четвероногих, вплоть до жабы.

Были у них также священные леса, поля и реки, так что они не смели в них рубить деревья, или пахать, или ловить рыбу»³⁰. Местами отправления культа являлись священные рощи. Сильно развиты были представления о загробной жизни, связанные с погребальным культом. Мертвых сжигали в специальных святилищах, при этом не должно было остаться ни одной несожженной кости. «Случалось, что с умершими нобилями сжигались оружие, кони, слуги и служанки, одежда, охотничьи собаки и ловчие птицы и прочее, относящееся к военному делу. С незнатными сжигалось то, что относилось к их занятию»³¹.

Самое яркое описание похорон умершего прусса-эста представлено в рассказе Вульфстана. «Есть у эстов обычай, что когда человек умирает, он лежит в (своем) доме, несожжен­ный, со своими родственниками и друзьями месяц, а иногда и два. А король и другие люди высшего сословия — еще дольше, в зависимости от того, насколько они богаты; иногда они остаются несожженными в течение полугода. И лежат на земле в своих домах. И все то время, пока тело находится в доме, они должны пить и участвовать в состязаниях до того дня, когда его сожгут. Затем в тот день, когда они понесут его на костер, они делят его имущество, которое осталось после возлияний и состязаний, на пять или шесть, а иногда и больше (частей), в зависимости от количества его имущества. Затем они кладут самую боль­шую часть его на расстоянии одной мили от города, затем другую, затем третью, пока оно все не будет разложено в пределах одной мили; а последняя часть должна лежать ближе всего к городу, где находится покойник. Затем на расстоянии примерно пяти или шести миль от имущества должны быть собраны все люди, которым принадлежат самые быстрые кони в этой земле. Затем все они устремляются к имуществу; тогда человеку, владеющему самым быстрым конем, достается самая первая и самая большая часть; и так одному за другим, пока не возьмут это все; и меньшую часть берет тот, кому достается имущество, (лежащее) ближе всего к городу. И тогда каждый едет своей дорогой с имуществом и может всем им владеть; и потому самые быстрые кони там невероятно дороги. И когда его имущество таким образом разделено, его выносят и сжигают с его оружием и одеждой. И чаще всего все его состояние они растрачивают за то долгое время, пока покойник лежит в доме, и тем, что они кладут на дороге, за чем устремляются чужаки и забирают»³².

Описание обряда вызывает недоумение у многих исследователей, которые считают, что Вульфстан смешал несколько разных обычаев. Наибольшие сомнения вызывает беспорядоч­ная трата движимого имущества умершего.

На наш взгляд, Вульфстан ничего не напутал. Можно предложить как минимум два объяс­нения данного сюжета. В период господства отцовского рода, когда власть мужчин стано­вится неограниченной, они стараются закрепить порядок наследования имущества только за своими прямыми наследниками, в первую очередь сыновьями. Известно, что иногда муж­чина требовал уничтожения всего своего движимого имущества, которое сжигалось на по­гребальном костре или раздаривалось в случае отсутствия наследника. У племен юго-восточ­ной Прибалтики единственным наследником признавался родной сын. Поэтому возможно, что в данном случае Вульфстан был свидетелем или с чьих-то слов описал обряд, связанный со смертью представителя знати, не оставившего наследника.

Второе объяснение можно предложить, исходя из процесса дифференциации варварского общества. Появление военных вождей и их ближайшего окружения, дружинников, — явле­ние общее для всех территорий. Возможно, что похороны такого вождя и описаны у Вульфстана. А поскольку вождь получил имущество в результате деятельности организации, кото­рую он возглавлял, любой из ее членов мог, скорее всего, претендовать на какую-то часть этого имущества.

Загробный мир представлялся пруссам зеркальным отражением живого, в него попадали с тем погребальным инвентарем и сопроводительными жертвами, которые попадали в по­гребальный костер. Отправлением погребального культа ведали специальные жрецы — тулисоны и лигашоны, которые якобы наблюдали невидимую простому смертному картину пе­рехода в загробный мир. «Которые как бы родовые жрецы и потому считают себя вправе присутствовать на похоронах умерших и заслуживают адских мучений за то, что зло называ­ют добром и восхваляют мертвых за их воровство и грабежи, за грязь их жизни и хищения и остальные пороки и прегрешения, которые они совершили, пока были живы; и вот, подняв к небу глаза, они восклицают, ложно утверждая, что они видят предлежащего мертвеца, летящего среди неба на коне, украшенного блистающим оружием, несущего в руке сокола, с большой свитой направляющегося в другой мир»³³. Большое значение пруссы придавали почитанию духов умерших. В день поминовения, осенью, на могилах оставляли шкуры лошадей, чтобы дух умершего мог добраться до родного дома, где возле порога их ожидали еда и питье.

Главную роль среди жрецов играл Криве, святилище которого находилось в Ромове, где находился священный дуб, возле которого горел неугасимый огонь, и власть которого распространялась и на литовские и ливонские земли.

В письменных источниках XVI–XVII веков появляется более подробная информация о прусском божественном пантеоне³⁴. Первое место в списке прусских богов занимал Окопирмс — бог неба и земли, вседержитель. За ним идут бог света Звайгстикс и бог моря Аутримпс. Следующий уровень занимают три бога, которые особо почитались и которых Симон Грунау помещает на прусском знамени — Перкунас, Патолс и Потримпс. Перкунас — бог грома, молнии, дождя, гневный мужчина средних лет с вьющейся черной боро­дой, увенчанный пламенем. Символизирует высший подъем производящих сил, мужество, успех, небо, гром, небесный огонь (молнию). Патолс — мертвенно бледный старец с боль­шой седой бородой, покрытый белым платком, бог подземного мира и смерти. Его атрибу­тами были мертвые головы человека, лошади и коровы. Потримпс — безбородый юноша в венке из колосьев, бог рек, источников и плодородия.

Триада богов, описываемая как по горизонтали (слева — Потримпс, в центре — Перку­нас как главный бог, справа — Патолс), так и по вертикали, соотносится с пространствен­ной моделью мира (небо — земля — преисподняя) и со структурой времени, так как разные члены триады воплощают различные моменты жизненного цикла (юность, зрелость, ста­рость). Вечнозеленый дуб в святилище Рамове был разделен на три части, в каждой из которых устроено оконце с кумирами Перкунаса, Патолса и Потримпса. Перед кумиром Перкунаса постоянно горел огонь. С отправлением культа каждого из богов был, вероятно, связан определенный класс жрецов.

Нижний уровень пантеона занимали духи и демоны. Наиболее известным из них является Курке, демон плодородия, изображение которого пруссы изготовляли раз в год при сборе урожая и поклонялись ему.

Данные источников XIV–XVII веков позволяют предполагать близость духовной культу­ры народов балтийского ареала, а также говорить о быстрой трансформации культа, воз­можно, под воздействием христианства, привнесенного в эту среду рыцарями Тевтонского ордена.

Остановимся на проблеме прочтения термина «пруссы».
Длительное время были широ­ко распространены расшифровки этого термина, которые сложились еще в немецкой на­уке³⁵.

Первая: пруссы — люди, живущие по Руссу (так до 1945 г. называлось нижнее тече­ние Немана, от этой традиции сохранилось название одного из рукавов Немана — Русны).

Вторая: пруссы — люди, живущие перед руссами. Данная точка зрения широко подтверж­дена средневековыми источниками, где различные значения Руссии и Пруссии постоянно употребляются в связке: Россия — Бороссия, Рутения — Прутения, Русь — Прусь и др. Третья: термин «прусс» восходит к санскритскому puru-sa-h, что означает «человек, муж­чина».

Сравнительно недавно, в 1973 г., польский ученый Е. Окулич предложил новое прочте­ние этого термина³⁶. Его точка зрения базируется на том, что значение этнонима следует искать в языках близких соседей, то есть в староготском и старославянском. Как оказалось, в староготском языке термин «прусс» означает конь, мерин, а в старославянском — конь, кобыла. Поэтому, по мнению Е. Окулича, термин «прусс» следует расшифровывать как владелец лошадей, а его происхождение относить к соседям пруссов.

Принимая первую часть изысканий Е. Окулича о староготском и старославянском значе­ниях термина «пруссы», автор данного раздела предлагает свое прочтение этого термина. Термин «пруссы» употреблялся и употребляется в трех разных значениях — этническом, политическом и социальном. В этническом плане пруссы IX–XIII веков — это население Самбии, Натангии и Вармии, то есть бывшие эстии. В политическом значении пруссы — это жители страны Пруссии. Это термин искусственный, производный от термина «прус­сы», он того же порядка, что и, например, Ливония первой четверти XIII века. Любой житель Пруссии — прусс, но одновременно самб, натанг, вармиец и т. д. Третий пласт значения термина «пруссы» лежит в области социальных отношений. По данным письмен­ных источников, ближе всего с лошадьми связаны представители знати. Они имеют самых быстрых лошадей в стране, пьют кобылье молоко (кумыс), их хоронят вместе с лошадью. В древности каждый напиток имел свое ритуальное значение, поэтому если люди пили молоко кобылиц, то они становились связанными с ними. Если принять семантику тер­мина «прусс» по Е. Окуличу, то получается, что выпивший молоко кобылы сам становит­ся конем (пруссом), а поскольку это относится только к мужчинам, то можно даже упо­треблять термин жеребцы. Иначе говоря, термин следует понимать дословно: пруссы — люди-лошади.

Подтверждением нашей расшифровки является тот факт, что одним из родоначальников рода Романовых был Андрей Кобыла, имя которого без перевода на ста­рославянский на самом деле Андрей Прусс, что подтверждается данными летописи о его приходе из Литвы.

Поскольку социальная структура, в которой всадники занимают привилегированное по­ложение, существует на протяжении IX–XIII веков почти не меняясь, значит, эта структу­ра должна была сложиться как минимум в VII–VIII веках. Иначе говоря, «прусс» в значе­нии «всадник, конник» — это социальный термин, маскирующий новый, предфеодальный, военно-дружинный слой. Это понятие надплеменное, оно охватывает и собственно пруссов в этническом понимании этого термина, и социальную верхушку галиндов, судавов, куршей и др., то есть тот конгломерат земель, который мы называем Древней Прусси­ей. Термин «пруссы» в его социальном значении того же порядка, что и древнерусские термины «русь» и «русин».

Традиционно и в российской, и в германской науке считается, что пруссы были асси­милированы и растворились в немецкой и литовской среде. На наш взгляд, исчезновение пруссов — это политический аспект культурной политики герцога Альбрехта и его преемни­ков. Исчез не народ, не этнос, исчезло, а точнее, изменилось его название.

Как было указано выше, термин «Пруссия» появился в X веке как производный от термина «пруссы», то есть от названия народа появилось название страны. Когда в начале XVI века появляется новое государство — герцогство Пруссия, естественно, что его граж­дане должны были называться пруссами, вне зависимости от их конкретной этнической принадлежности (немцы, пруссы, поляки, литовцы и другие). Одновременно появляется сложность в употреблении термина «пруссы», поскольку необходимо разделить понятия «старые пруссы» — жители доорденского времени и «новые пруссы». Данное противоречие разрешил хронист Симон Грунау, который в своем труде «Прусская хроника» ввел новый термин «Прусская», или «Малая Литва»³⁷, охватывавший и собственно литовцев, пересе­лившихся на территорию Пруссии, и остатки местного древнепрусского населения. Их культурная близость позднее породила возникновение смешанного культурного массива, тяготевшего к Литве как к главному очагу балтийской культуры. То есть пруссы не исчезли в XVII веке, они стали прусскими литовцами. Именно исходя из вышеуказанного понима­ния этнических процессов, происходивших на территории Пруссии в XVI–XVII веках, можно объяснить версию А. Бишинга о том, что пруссы — это потомки местного населе­ния и немецких колонистов³⁸. В последнем значении термин «пруссы», обозначающий население Восточной Пруссии, доживает до середины XX века. Многие известные поли­тические и культурные деятели Восточной Пруссии, особенно в XIX веке, с гордостью называли себя пруссами.

Пруссы и их соседи 

В VII–XIII веках шел процесс становления начальных форм классового общества не только в Древней Пруссии. Подобного же рода изменения переживали все народы, жив­шие по берегам Балтики, вокруг которой складывались раннефеодальные государства и народности. Только в третьей четверти XI века Балтийское море получает свое современ­ное название, которое впервые употребил хронист Адам Бременский (Mare Balticum). До наших дней это название сохраняется в ряде языков: русском, английском и других. Счи­тается, что, возможно, его название восходит к слову baltas — «белый, светлый» в литов­ском и других балтских языках (славянское соответствие — «бъль, белый»), то есть в язы­ковом отношении связано с балто-славянским миром; в этой же языковой среде встреча­ются и другие обозначения морей по цветовым оттенкам (Белое озеро, Черное море)³⁹. Можно предложить и другое толкование его названия, исходя из староготского языка. Иордан писал, что слово «балт» означает «отважный».

Балтами назывался королевский род готов, к которому принадлежал Аларих⁴⁰. Исходя из этого прочтения, Балтийское море — море отважных.

Период в истории народов Европы с 793 по 1066 год принято называть эпохой викин­гов. Это название длительное время отражало представление о том, что в эту эпоху шли активные завоевания, главную роль в которых играли северные народы (датчане, шведы и норвежцы). В Древней Руси их называли варягами, в Европе норманнами (северными людьми), сами себя они называли викингами. Небольшие отряды воинов на боевых ко­раблях (дракарах) неожиданно появлялись у чужих берегов и начинали грабить местное население. Из сообщений средневековых хроник и скандинавских саг известно о постоян­ных набегах скандинавов на побережье Восточной Прибалтики. Самое яркое описание пиратской экспедиции в землю куршей, северных соседей пруссов, изложено в «Саге об Эгиде»⁴¹.

По словам Адама Бременского, пруссы — очень «человеколюбивые и самоотверженные люди, которые всегда стремятся на помощь к тем, кто подвергается опасности в море или нападению пиратов»⁴². Поверить в то, что военная активность пруссов проявлялась только на суше, очень трудно. Тем более, что их соседи курши, которые длительное время терпели набеги скандинавов, сами хорошо переняли опыт противника и в XI веке прославились как пираты. По данным М. Гимбутас, в середине XI века датчане были вынуждены охранять и зимой, и летом восточное побережье от куршей и других пиратов с востока. При королях Свейне и Магнусе была даже введена специальная еженедельная молитва о защите от кур­шей. Последние грабили не только Данию, но и Швецию и Норвегию, унося даже церков­ные колокола⁴³.

Выше уже упоминалось, что в скандинавских источниках, прежде всего сагах, сложно понять, где речь идет о Пруссии (старом Эстланде), а где о территории современной Эсто­нии (новом Эстланде). Например, события, изложенные в саге «Об Олаве, сыне Трюггви», связывают только с новым Эстландом. Суть саги такова. После смерти отца-конунга Олав вместе с матерью отправился к ее брату, который служил в дружине новгородского князя. Когда они плыли по Балтийскому морю, напали остийские пираты, захватили их в плен и продали в рабство на рынке.

Ценой за Олава стал черный козел. После нескольких лет пребывания в неволе, в поселение, где содержался мальчик, приехал представитель новгородского князя. Он оказался дядей Олава, узнал его, выкупил его и мать из неволи и отвез в Новгород. После службы в местной дружине Олав вернулся на родину и стал конунгом⁴⁴.

В качестве аргумента в пользу того, что Олава продавали в рабство в Эстонии, при­водят два факта — упоминание термина «эсты» и появление представителя новгород­ского князя. Но ведь эсты могли быть не новые, а старые, то есть пруссы. Самый известный рынок (вик) у пруссов, как уже упоминалось, находился возле современно­го Зеленоградска. Если верить Симону Грунау, именно здесь, в Самбии, часто прино­сили в жертву черного козла, который считался сакральным животным бога Патолса. Остается проблема представительства Новгорода. Представитель новгородского князя вполне мог побывать в Пруссии. В Новгороде была целая Прусская улица, где прожи­вали купцы, а значит, факт существования активных торговых связей между Самбией и Новгородом в X веке трудно отрицать. Князья и члены их семей всегда нуждались в редких товарах, которые для них приобретали доверенные лица (купцы или специаль­ные представители). Таким доверенным представителем и мог быть дядя Олава, посе­тивший Пруссию.

В настоящее время резко изменился взгляд на процессы эпохи викингов. Одновременно с завоеваниями и колонизацией многих территорий именно в эту эпоху формировались тор­говые связи в пределах Балтийского региона, шел активный обмен культурными ценностя­ми между отдельными территориями и народами. Этими связями и объясняются измене­ния, которые произошли в экономике пруссов на рубеже I–II тысячелетий (появление гон­чарного круга, новации в земледелии и другие). В VIII–IX веках на берегах Балтики возни­кает целый ряд торгово-ремесленных поселений, которые по скандинавской традиции назы­вают виками. Обычно они возникали на окраине племенных территорий, их население было полиэтничным. Это: Бирка в Швеции, Хедебю в Дании, Трусо в устье Вислы в районе современного Эльблонга, Гробин поблизости Лиепаи, Старая Ладога в нижнем течении Волхова. Подобное же поселение имелось и на территории нашего края — Кауп (Моховое), расположенное юго-западнее современного Зеленоградска. Появление виков напрямую свя­зано с развитием трансевропейской торговли.

Именно на рубеже VIII–IX веков возникает торговый путь «из варяг в хазары» (Волховско-Волжский), который соединил Балтийский регион с арабским Востоком.

К началу VIII века в результате исламских завоеваний практически весь Ближний Восток оказался в сфере арабской торговли. Арабские купцы доходили до Китая на востоке, Ин­дийского океана на юге, Византии и Испании на западе и Каспийского моря на севере. Тем не менее предприимчивость и активность арабского купечества, воплотившиеся в об­разе Синдбада-морехода, были ограничены берегами Северного Средиземноморья. Евро­пейский рынок был для них закрыт. Роль посредников в торговле с Европой играли Визан­тия и другие города Средиземноморья. Поэтому к концу VIII века арабы пытаются создать обходной путь в Европу через Каспий и Волгу. Одновременно с ними этот же путь с Бал­тики на Волгу осваивают скандинавские купцы. Местом встречи их интересов становится Волжская Булгария (современный Нижний Новгород). Арабский Восток предлагает шел­ковые ткани, пряности, вина, различные художественные изделия из драгоценных метал­лов, а самое главное — украшения из стекла. Секреты стеклоделательного производства в Северной и Восточной Европе были утрачены в середине I тысячелетия н. э. и поэтому стеклянные бусы вызывали бурный восторг у варварского населения, прежде всего у жен­ской его части, точно такой же, как у индейцев Америки во времена Колумба. В свою очередь, торговцы Севера могли предложить те товары, в которых нуждался Восток: меха, выделанные шкуры животных, рабы (в основном женщины), янтарь и т. д. В результате возникновения трансъевропейской торговой магистрали в Европу хлынул поток араб­ского серебра в виде монет (дирхемов и динаров) и весового металла. Торговля давала взаимную выгоду и той, и другой стороне. Шкурка куницы стоила два с половиной дирхема (1 дирхем — 3 грамма серебра), рабыня — 300 дирхемов, одна бусина (стек­лянная) — 1 дирхем. Для сравнения дадим несколько цен на животных и ремесленные товары в Киевской Руси X века: лошадь — 50 дирхемов, овца — 5 дирхемов, нож — 1 дир­хем, меч — 42 дирхема. В Европе цены были еще ниже. Так, например, в Праге в 965 г. на 1 дирхем можно было купить 25 кур, или 75 дневных рационов пшеницы для одного чело­века, или 100 дневных рационов ячменя для одной лошади⁴⁵.

Арабы за горсть дешевых бусин получали меха, которые затем втридорога продавали в исламском мире, а скандинавы за ту же горсть выменивали кучу дешевых мехов. И те, и другие купцы в результате торговых сделок обеспечивали себе прибыль в 1000 и более про­центов.

Обоюдная выгода приводила к тому, что скандинавские купцы за одну-две торговые поездки создавали огромные состояния, о которых можно судить по словам арабского путе­шественника Ибн Фадлана, который в 922 г. посетил Волжскую Булгарию. «А что касается каждой женщины из их числа, то на шеях у них несколько рядов монистов из золота и серебра, так как если человек владеет десятью тысячами дирхемов, то он справляет своей жене одно монисто (в один ряд), а если владеет двадцатью тысячами, то справляет ей два мониста, и таким образом каждые десять тысяч, которые у него прибавляются, прибавля­ются в виде одного мониста у его жены, так что на шее какой-нибудь из них бывает много рядов монистов»⁴⁶. То есть получается, что одно монисто жены означало, что у мужа име­ется состояние в тридцать килограммов серебра. Это и есть пример средневековой рекламы. Как известно из скандинавских саг, торговцы за одно лето совершали до двух поездок и создавали большие состояния.

Активной торговле по описанному пути мешали две проблемы. Первая — безопасность торговых путей, вторая — оборот товаров. Первую проблему скандинавы решили, обра­тившись за помощью к племенам, через земли которых проходил торговый путь. Они платили пошлину (варяжскую дань)⁴⁷, а местные племена обеспечивали их безопасность. Вероятно, этим и объясняется возникновение двух племенных группировок: Славии вокруг Новгорода и Артании в верховьях Волги. До середины IX века созданная система сотруд­ничества прекрасно работала, и обе стороны получали взаимную выгоду. Затем произо­шел сбой. Местные племена передрались между собой из-за размеров получаемой от варя­гов дани, заодно перебили и ограбили купцов. Путь перестал действовать, исчезли и до­ходы. Естественно, что встал вопрос о возобновлении его функционирования. И выход из кризиса был найден. В 862 г. было решено пригласить в Славию датского князя Рюри­ка с дружиной для того, чтобы он в качестве полицейского следил за порядками, в том числе препятствовал новым конфликтам при разделе пошлин. Поскольку датчан в Европе в IX веке называли русами, естественно, что Рюрик прозвался князем Датским (хакан — рус).

Именно от него и его датской дружины (руси) объединение славян вокруг Новгоро­да, известное из арабских источников под названием «Славия», получило новое имя — «Русь». С употреблением этого термина произошла та же история, что и с термином «эстии». В VIII–IX веках русами были датчане, а затем термин перешел к населению, живу­щему вокруг Новгорода⁴⁸.

Если первая проблема касалась только скандинавских купцов и племен Славии и Арта­нии, то вторая затронула интересы всех народов Балтики. Торговать в розницу, как это делали коробейники в России XIX века, было хлопотно и опасно, в любой момент купца могли попросту ограбить, а в лучшем случае розничная продажа занимала много времени. Поэтому, чтобы быстро распродать привезенные товары, купцы должны были искать оптовых покупателей и оптовых продавцов для подготовки новой поездки. Желание иметь хорошего торгового партнера выражалось в специальных молитвах, описанных Ибн Фадланом. «О мой господин... Вот я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца с многочисленными динарами и дирхемами и чтобы он купил у меня, как я пожелаю, и не прекословил бы мне в том, что я скажу»⁴⁹. Но если в Волжской Булгарии контрагентами в торговле были тоже купцы, то не ясно, кто становился партнером на Балтике, кто имел достаточное количество товаров, чтобы провести оптовую сделку. Такими партнерами, покупающими и продающи­ми оптом, становятся дружинные коллективы, которые после набегов приезжают в опреде­ленные места (вики) и ждут партнеров. Именно этим партнерством объясняется то, что возле торгово-ремесленных поселений возникают одновременно и скандинавские, и дру­жинные могильники, и что именно в этот период по всей территории вокруг Балтийского моря отмечается резкий рост числа дружинных формирований и активизация их набегов на соседей, которые никак нельзя связать с особенностями развития местных обществ. На примере пруссов это объясняется следующим образом: данные хозяйственного развития прус­ского общества говорят о том, что рост дружин на базе только местных особенностей эконо­мического и общественного развития должен был приходиться как минимум на два века позже, то есть на рубеже I–II тысячелетий, когда, как указывалось выше, происходит перестройка хозяйства и закладываются основы феодального способа производства.

Во второй половине X века в трансъевропейской торговле происходят резкие перемены. Вместо пути «из варяг в хазары» появляется путь «из варяг в греки».

Переориентация торгов­ли связана с походами князя Святослава во второй половине 960-х годов. То, что обычно расценивают как борьбу с внешней угрозой — разгром Волжской Булгарии и Хазарского каганата, есть борьба с торговыми конкурентами. Разрушив Волховско-Волжский путь, центр которого (Волжская Булгария) находился за пределами Древнерусского государства, Свя­тослав замкнул европейскую торговлю на Волховско-Днепровский путь, который к этому времени стал центральной торговой артерией Древней Руси. Поскольку главным партнером в торговле товарами Востока с этого момента стала Византия, то получается, что внешнепо­литическая деятельность русского князя вернула ситуацию в торговле между Европой и Вос­током к реалиям VIII века и вновь замкнула ее на Средиземноморье. Не вдаваясь в оценку причин такой деятельности Святослава, хочется отметить, что, поскольку, одна из целей будущих крестовых походов — это налаживание поступления дешевых восточных товаров в Европу, следует задуматься: а не стало ли уничтожение Волжского пути одной из причин крестовых походов?

Именно с конца X века начинается окончательное оформление системы торговли в пре­делах Балтийского региона, на базе которой позднее возникнет Ганзейский союз. Торгово-­ремесленные поселения (вики) начинают исчезать или вытесняться средневековыми города­ми. Правители молодых государственных образований не желали терпеть в своих пределах присутствия «вольных городов». Например: прекращает свою деятельность Трусо, вместо Гнездова возникает княжеский Смоленск. Формируются торговые пути, которые будут дей­ствовать в дальнейшем в течение столетий. Определяется набор товаров экспорта и импорта каждой территории. Пруссия по-прежнему славится своими мехами, а главными предмета­ми ввоза в нее становятся железо, соль и шерстяные ткани. Прусские купцы активно уча­ствуют в балтийской торговле. Это подтверждается не только наличием в Новгороде Прус­ской улицы, но также данными археологии и письменных источников. В погребениях Ка­лининградского полуострова среди инвентаря, который сопровождал умерших, встречают­ся весы с гирьками — обязательный атрибут снаряжения купца.

Одно из таких «купеческих» погребений было обнаружено в начале 1990-х годов у поселка Поваровка. Адам Бременский сообщает о том, что в Гамбург приезжают купцы из Пруссии продавать меха черной куни­цы, которые меняют на шерстяную одежду⁵⁰.

В X веке на соседних с Древней Пруссией территориях Руси и Польши идет процесс становления государственности. Для молодых раннеклассовых государств всегда характерно стремление к захвату территорий соседей-язычников. Попытки Польши установить фео­дально-государственный контроль над пруссами начинаются с проникновения в прусские земли католических миссионеров.

Первым миссионером, отправившимся в 997 г. в привислинские земли, был пражский епископ Адальберт, чех по происхождению (известно его чешское имя — Войцех). Польский князь выделил ему и сопровождающим его лицам корабль, на котором по Вислинскому (Калининградскому) заливу Адальберт прибыл в страну пруссов (вероятно, район совре­менного города Светлого), где начал свои проповеди. В первом же поселении местный староста попросил проповедника прекратить его деятельность и покинуть страну, так как за пропуск в страну чужаков своим имуществом и свободой отвечает население той террито­рии, где они высаживаются. После этого Адальберт с окружением несколько дней плавал по заливу, пока они не высадились на сушу, как предполагают, в районе современного города Приморска. Пока его спутники отдыхали, миссионер отправился в соседний лес, при выходе из которого на него налетели конные пруссы и убили Адальберта. Что послужи­ло причиной его смерти — не ясно, то ли он нарушил границы священной рощи, то ли имели место какие-то личные мотивы. Как считает один из авторов его жизнеописания, у одного из нападавших брат был то ли в плену в Польше, то ли погиб там, поэтому он проявил наибольшую активность, первым нанеся миссионеру два удара копьем. Спутни­ки Адальберта сбежали, а пруссы сожгли его тело и затем продали прах мученика польскому князю⁵¹.

Подвиг Адальберта произвел большое впечатление на его современников, и уже через три года выходит в свет первая история пребывания и насильственной смерти проповедника в земле пруссов, написанная неизвестным монахом из города Мезерица. Автор второго «Жи­тия святого Адальберта» — монах монастыря святого Алексея в Риме Бруно (иногда его назы­вают Бруноном) — решил повторить его миссионерский подвиг. Сначала он отправился проповедовать среди печенегов. После того, как у них его постигла неудача, он переехал ко двору Киевского князя. Но и здесь не достиг успехов. Тогда Бруно отправился в Пруссию, вероятнее всего, в район Судавии (Ятвягии), где сначала ему удалось окрестить местного князя и ряд лиц из его окружения.

Но затем приехал брат князя, убил новообращенных за отступничество от веры предков, а заодно и Бруно. После мученической гибели двух мис­сионеров подряд поток желающих приобщить прусских варваров к христианству иссяк.

В течение двух последующих веков польские князья и короли предпринимали неодно­кратные попытки покорить Пруссию. Наибольших успехов достиг в этих походах Боле­слав III, взявший в зимнем походе 1110–1111 годов огромную добычу⁵². Пруссы не остава­лись в долгу. Их конные дружины постоянно грабили территорию Польши в районе Вислы. Ситуация не изменилась и к моменту прихода рыцарей Тевтонского ордена.

Древняя Русь уже на рубеже X–XI веков столкнулась с ятвягами (судавами). Попытки поставить их под контроль натолкнулись на активное противодействие, которое переросло в набеги на древнерусские земли. При Ярославе Мудром в верховьях Немана был построен ряд крепостей, предназначенных сдерживать натиск ятвягов. Но, судя по летописям, ятвяжские набеги постоянно беспокоили западные границы Древней Руси.

Активность прусских дружин в набегах на земли соседей, где в течение трех веков уже существовала государственность, естественно, вызывает удивление, которое проходит пос­ле знакомства с военным потенциалом пруссов. По словам Петра Дусбурга, Самбия могла выставить четыре тысячи только конных воинов, а Судавия — шесть тысяч⁵³.

К концу XII века крестовые походы в Палестину зашли в тупик, и вместо походов в Святую Землю появился новый объект христианизации — Восточная Прибалтика, где про­живали язычники, или, как их называли в Европе, сарацины севера. Проникновение на восточный берег Балтийского моря начали саксонские купцы, которые появились в устье Западной Двины и вступили в торговый обмен с местным населением. Вслед за ними в Ливонию — такое название территория в нижнем течении Западной Двины получила от названия финно-угорского племени «ливы», которое обитало в этом районе, — в конце 1180-х годов прибыли первые миссионеры. В Ливонии было образовано епископство. Вто­рой епископ Ливонии Бертольд, обратившись к римскому папе, в 1198 году организовал крестовый поход для ускорения обращения язычников в новую веру, но погиб в сражении. Больших успехов достиг епископ Альберт Буксгевден, основавший город Ригу (1201 год). Желая иметь в своем распоряжении постоянное регулярное войско, Альберт с согласия римского папы организовал Орден божьих рыцарей, или Орден меченосцев. В качестве устава был принят устав тамплиеров. С помощью Ордена в течение двадцати лет была покорена огромная территория, которая охватывает современную территорию Эстонии и Латвии.

Успехи христианизации в Ливонии послужили примером, и крещение Пруссии было проведено по ливонской модели.

Орден цистерцианцев, обосновавшись в Польше, выдви­нул из своей среды брата Христиана, который в 1209 году начал миссионерскую деятель­ность в Пруссии и за успехи в ее осуществлении на территории Помезании и Погезании в 1216 году был назначен епископом Пруссии. Для ускорения процесса христианизации в 1222–1223 годах был организован крестовый поход, в котором приняло участие все рыцар­ство Польши. Поход оказался неудачным, хотя было объявлено, что под польский контроль попала Хелминская (Кульмская) земля, расположенная на правобережье средней Вислы. Конрад Мазовецкий, земли которого особенно страдали от набегов пруссов, принял реше­ние создать военно-монашескую организацию по образцу Ордена меченосцев, но под свет­ским контролем. В 1228 году на базе крепости Добжин был создан Орден Добжинских братьев, состоявший в основном из немецких рыцарей, в помощь которому были присланы рыцари из Ливонии. Но реальных успехов в завоевании Пруссии Орден не достиг и в даль­нейшем в 1235 году влился в Тевтонский орден. Неудача ливонской модели в применении к Пруссии и заставила польских князей искать новый вариант подчинения соседей-язычни­ков. Поскольку наибольший опыт в борьбе с конными варварами (печенегами и половца­ми) имели рыцари Тевтонского ордена, то именно их и пригласил Конрад Мазовецкий для завоевания Пруссии.

1     Древние германцы. Сб. документов. М.. 1937. С. 54.

2     Kolendo J. A la recherche de l’ambre beltique. L’expedition d’un chevalier roman sous Neron. Warszawa. 1981.

5     Хенниг P. Неведомые земли. T. 1. M., 1961. С. 372–373.

4     Боднарский М. С. Античная география. Книга для чтения. М„ 1953. С. 225.

5     Древние германцы. С. 254.

6     Неверов О. Я. Нерон-Юпитер и Нерон-Гелиос // Художественные изделия античных мастеров. Л., 1982. С. 107.

7     Боднарский М. С. Указ. соч. С. 107.

8     Хенниг Р. Указ. соч. Т. 1. С. 373; Kolendo J. Ibid. S. 59.

’Тацит Корнелий. О происхождении германцев и местоположении Германии. Гл. 45 // Сочинения Т. 1. М., 1969. С. 162.

10     Боднарский М. С. Указ. соч. С. 319.

11     Боднарский М. С. Указ. соч. С. 285.

12     Там же. С. 321.

13     Матузова В. И. Английские средневековые источники IX–XIII вв. М., 1979. С. 23.

14     Хенниг Р. Указ. соч. Т. 2. С. 60—61.

15     Иордан. О происхождении и деяниях готов. М., 1960. С. 72.

16     Матузова В. И. Указ. соч. С. 26.

17     Gaerte W. Urgeschichte Ostpreussens. Königsberg, 1929. S. 308.

18     Шафарик П. Славянские древности. Т. 1. Кн. 2. М., 1848. С. 181–184.

19     Кушнер П. И. Указ. соч. С. 149; Гуревич Ф. Д. Из истории юго-восточной Прибалтики в I тысячелетии н. э. (по материалам Калининградской области) // Древности северо-западных областей РСФСР в I тысячелетии н. э. М. — Л., 1960. С. 410; Седов В. В. Этногеография Восточной Европы I тысячелетия н. э. по данным археологии и Иордана // Восточная Европа в древности и средневековье. М.. 1978. С. 13.

20     Гуревич Ф. Д. Указ. соч. С. 410.

21     Седов В. В. Указ. соч. С. 13–15.

22     Боднарский М. С. Указ. соч. С. 367. Карта 2.

23     Топоров В. Н. Галинды в Западной Европе // Балто-славянские исследования 1982 года. М., 1983. С. 12–140; Gaerte W. Urgeschichte Ostpreussens. Königsberg, 1929.

24     Древняя Русь в свете зарубежных исследований. М.. 1999. С. 292–293.

25     Кушнер П. И. Указ. соч. С. 152.

26     Пашуто В. Т. Образование Литовского государства. М.. 1959. С. 333.

27     Кушнер П. И. Указ. соч. С. 156.

28     Пашуто В. Т. Указ. соч. С. 335–337.

29     Пашуто В. Т. Указ. соч. С. 501–503; Петр из Дусбурга. Хроника земли Прусской. Ч. 111. Ст. 5. М., 1997. С. 51-52.'

30    Петр из Дусбурга. Указ. соч. Ч. III. Ст. 5.

31     Там же.

32     Матузова В. И. Указ. соч. С. 26.

33     Пашуто В. Т. Указ. соч. С. 501.

34     Топоров В. Н. // Мифологический словарь. М., 1990.

35     Матузова В. И. Примечание 1 к ст. 3 ч. III. // Петр из Дусбурга. Указ. соч. С. 270–271.

36     Okulicz J. Pradzieje ziem pruskich od poznego paleolitu do VII w. n. e. Wroclaw, 1973. S. 4.

37     Simon Grunau. Preussische Chronik. Leipzig, 1875. Bd. 1. S. 93.

38     Бишинг А. Ф. Королевство Прусское из новой географии. СПб., 1774. С. 13.

39     Херрман Й. Славяне и норманны в ранней истории Балтийского региона // Славяне и скандинавы М 1986. С. 10.

40     Иордан. Указ. соч. С. 95.

41     Сага об Эгиде // Исландские саги. М., 1956. С. 141–145.

42     Gimbutas М. The Baris. London, 1963. S. 155.

43     Хрестоматия по истории средних веков. Т. 1. М., 1949. С. 42.

44     Снорри Стурлусон. Круг земной. М.. 1980. С. 99–105.

45     Херрман Й. Указ. соч. С. 80—82.

46     Путешествие Ибн Фадлана на Волгу. М.—Л., 1939. С. 78–79.

47     Автор «Повести временных лет» в дальнейшем перепутал ситуацию и систему получения хазарской дани перенес и на варяжскую.

48     Подробнее о проблеме «Руси» см.: Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IX–XI веков. М., 1995.

49     Путешествие Ибн Фадлана на Волгу. С. 79.

50     Gimbutas М. Ibid. S. 168.

51     Хенниг Р. Указ. соч. Т. 2. С. 218–232.

32     Галл Аноним. Хроника и деяния князей или правителей польских. М., 1961. С. 132.

53     Петр из Дусбурга. Указ. соч. С. 50.



В оформлении использованы иллюстрации из книги Олафа Магнуса "История северных народов" (1555).