/ Кёнигсберг

Кёнигсбергские уличные торговцы

"Сегодня опять никто не покупает! Единственный был один старый профессор, но и он лишь выписал мне латинские названия цветов."


Рисунок Марчелло Дудовича (Marcello Dudovich, 1878–1962) для журнала «Симплициссимус» (1913).

В 1842 году в данцигском издательстве Франка Герхарда была напечатана в двух томах книга немецкого философа, историка литературы и писателя Карла Розенкранца "Königsberger Skizzen" /"Кёнигсбергские зарисовки"/. Мы публикуем избранные главы с любезного разрешения переводчика Татьяны Коливай.

ЛЕГЕНДЫ ПРУССИИ в блоге Татьяны Коливай.


В Кёнигсберге до сих пор по улицам ходят уличные торговцы, громко выкликая свой товар. Как правило, речь идет о мелкой розничной торговле предметами первой необходимости. В некоторых городах Германии такого рода зазывание покупателей и громкая реклама своего товара в общественных местах запрещены полицией, а в других они сами по себе излишни в силу местной специфики. 

Но в Кёнигсберге на улицах царит вечное оживление. Есть что-то живописное в этих фигурах, которые переходят с места на место в любое время суток, придавая своим восклицаниям певучий ритм, которому все подчиняется. 

Торговцев маслом, яйцами и так называемым творогом, дешевым видом сыра, продаваемым очень маленькими кусками, который здесь называют «Botterdwarg» (нем. “Butterquark”) — можно встретить на кёнигсбергских улицах постоянно. Точно также в любое время суток круглый год можно услышать крик возницы, который возит песок в одноконной повозке и кричит хриплым голосом: 

— Kököe, witt Sand!
( — А вот белый песок! )

К уличным торговцам, которые круглый год ходят по городу, относится, конечно же, и разносчик молока. По утрам он везет свою маленькую двухколесную тележку, заставленную жестяными бидонами с молоком, в которую впряжена лошадка. Перед домами своих постоянных клиентов он выкликает не «Milch» — «молоко», а более раскатисто звучащее восточно-прусское «Schmand», хотя молочные пенки, которые он продает, часто едва ли достойны названия молока. 

Почти одновременно с ним по утрам, но, только в субботу и воскресенье, по улицам ходят дети, выкликая звонкими голосами:

— Danne, greene Danne, Danne!
( — Хвоя, зеленая хвоя, хвоя! ) 

Дело в том, что в Кёнигсберге и в его окрестностях существует обычай в воскресные и праздничные дни украшать ступеньки перед входной дверью, лестницы домов, углы прихожей и даже сами комнаты зеленью и цветами. Это называется здесь «ausfliehen». Местные жители умеют делать это очень красиво. Зимой, когда все покрыто снегом, зрелище такой зелени, которая словно прорастает из стен домов, часто неописуемо благотворно и в то же время трогательно. Люди стараются воссоздать в своем доме сладостную безмятежность природы, без общения с которой он вынужден обходиться большую часть года. С недавних пор стала широко популярна еловая хвоя, которой жители Кёнигсберга украшают дома изнутри и снаружи. 

Вскоре после детей на улице появляется жена лудильщика и кричит на всю округу: 

— Töppke binde, Töppe!
( — Кастрюли лужу, горшки! ) 

Затем по дворам ходит бродячий точильщик ножей со своим станком, который громко спрашивает, нет ли у кого ножниц, ножей и т. д. на заточку.

За ним следует итальянец со своими гипсовыми безделушками на деревянном подносе. Обычное его восклицание:

— Figure kauf!
( — Покупайте фигурки! ) 

Впрочем, его товар продается плохо. Это самые вульгарные изделия такого ремесла: бюсты героев минувших дней, ярко раскрашенные фигурки кошек, собак, попугаев и прочих зверушек. Копий известных скульптур, что радуют наш взгляд в знаменитых музеях, насколько я смог заметить, у него на продажу нет.

Между 10 и 11 часами утра, когда на кухнях становится оживленнее, вдоль домиков Альтштадта ковыляет старуха, опираясь на палку. Другой рукой она держит корзину, выкликая жалобным дребезжащим голоском: 

— Schwefellicht, Schwefellicht!
( — Серный свет, серный свет. )

Она продает набор из пропитанного серой шнура и трута. Вероятно, она последняя в своем ремесле, поскольку даже в самых малых домохозяйствах все начинают пользоваться химическими огнивами, вытесняя таким образом стародавние трут, кресало и кремень.

Ближе к вечеру, когда на улицах появляются первые прогуливающиеся горожане, раздается зычный голос нищего-калеки, который целый день стоял у моста, вырезая из орешника палочки, которые затем чернил армейским лаком, а то и просто ошкуривал. Такие могут пригодиться в домашнем обиходе. Он обычно рекламирует свой товар по-простому: 

— Köp se Kloppsteek!
( — Покупайте палки-взбивалки! ) 

раздается оглушительно и протяжно, и долгим эхом разносится по округе, соперничая с зычным голосом жены лудильщика. 

Ну, и в завершение в десять часов вечера ночной сторож первый раз дует в переливчатый рожок и очень размеренно кричит: 

— Die Glock' hat zehn geschlagen, zehn ist die Glock!
( — Колокол пробил десять раз, — время десять! )

Наконец, есть уличные торговцы, которые работают в определенный сезон.

Весной торговлю фруктами открывают наши гости с югов. Как только Фришес Хафф (нем. Frisches Haff, ныне — Калининградский залив) и река Прегель освобождаются ото льда, первые корабли привозят большие партии лимонов и апельсинов.

Девушки и женщины, закутав головы в черный платок, в длинных камисолях1, юбках и фартуках, толпами шествуют по городу с узкими ручными корзинками, изогнутыми восьмеркой, выкрикивая: 

— Na, Zittrone wollfeil, Zittrone! Appelzine goode Kop, Appelzine!
( — А ну, кому лимоны дешевые, лимоны! Апельсины, хорошие, покупайте, апельсины!
 )

Скоро за ними прибудут торговцы редиской: 

— Reddis, Reddis, Fresche Reddis!
( — Редис, редис, свежий редис!
 )

Одновременно мальчишки продают пучки аира2. Он произрастает у крепостных ворот и, будучи разрезанным на куски, также используется для описанного выше украшения домов зеленью. У этих мальчиков есть свое «песнопение»: 

— I—o, I, Kalmus, drei, Bund für einen Pfennig!
( — И—o, И, аир, три, пучка за пфенниг! ) 

Но вот наступает лето с его клубникой, черникой, вишней, грушами, сливами и яблоками. Орехи здесь раскупаются плохо, поэтому их везут в другие места. Продажа орехов находится главным образом в руках торговцев-евреев и их жен, которые два раза в год, во время ярмарки в июне и на Рождество продают орехи на мостах, стоя у перил. Когда они ходят по улицам, то не кричат, а гремят мешком, встряхивая его на спине.

Осенью истинные мастера уличной торговли — зеленщицы. Распевая, они называют много товаров, которые у них есть и которых нет. Здесь, конечно, тоже есть вариации в зависимости от времени года. Так, цветная капуста, спаржа, салат, горох, фасоль продаются в свои сезоны. Только конец распевов у зеленщиц всегда один и тот же, хотя существует в двух вариантах. Одни завершают свое пение словом Peterkoli, другие — Peterzilie. И то, и другое означает «Petersilie», т.е. «петрушка». Вовсе не обязательно, чтобы петрушка действительно имелась у них в продаже, — это, всего лишь, эстетическое, священное украшение, необходимая каденция, завершающая общее действо. Мелодия всей этой галиматьи имеет величайшее сходство с щебетанием ласточки, за исключением того, что вместо тонких переливчатых птичьих тонов звучат грубые человеческие голоса. 

Не менее заметны и торговки рыбой: 

— Dorsche, Dorsche, frische Dörsche!
( — Треска, треска, свежая треска! ) 

раздается то тут, то там их крик, который звенит в наших ушах почти круглый год. Треска — это маленькая морская рыбка, которую вылавливают тысячами жители побережья Земландии. Ее потрошат тут же на берегу и привозят в город на повозках. Продается и много камбалы в свежем и копченом виде. 

Другие рыбы появляются в продаже более-менее сезонно, а именно лосось и угорь. Лосось продается под возгласы: 

— Fett Streem Laß, Fruus!
( — Жирный речной лосось, женщины! )

Рыбные торговки, как правило, всегда добавляют обязательные словечки «свежий» и «дешевый», например:

— Na Karpe, Karpe, frische goode Karpe, wollfeel!
( — А вот карпы, карпы, свежие отличные карпы! ) 

Собственный сезон есть и у раков:

— Fleet kraft!
( — Речные раки! )

Годовую и дневную продажу рыбы завершают речные миноги, которые обычно предлагаются с декабря по конец февраля с семи до десяти часов вечера. 

Во время Пасхи на мостах продаются фигурки пасхальных ягнят. Это довольно грубая резьба по дереву. Фигурки заворачиваются в фуляр и перевязываются красной шелковой лентой.

Между Рождеством и Пасхой время продажи разного рода гаданий. Фигурки из обожженной глины, расписанные яркими красками, выкладываются по кругу. Это мужчина, женщина, младенец, череп, лестница, ключ, кольцо, хлеб и монета. Круг осеняют крестом, и он должен принести удачу. 

Лестница — это путь на небо и означает легкую, блаженную смерть. Ключ — это ключ к сердцу или к небесам. Остальные объекты понятны сами по себе. Эти вещи накрываются платком, и в дни кануна Нового года нужно выбрать одну из них, которая затем получает свое толкование, которое называют «Схватить удачу». 

На ярмарке маленькие девочки ходят с глиняной бутылкой в одной руке и горшком в другой и наливают желающим разбавленное пиво, называемое столовым, с пением: 

— Na, Lüd', Drinke, wem derscht, Drinke, Drinke!
( — А ну, люди, напитки, у кого жажда, напитки, напитки! ) 

В зимнее время женщины сидят на углах улиц на оживленных участках или бродят там с крытыми лотками, продавая теплую ливерную колбасу. Особенно бойко этот товар продается на пятачке, где начинается извилистый Штайндамм, спускаясь к площади перед альтштадтской кирхой. Редко, проходя мимо, не услышишь здесь хриплого возгласа: 

— Na, rechte heete, fette Worscht, rechte heete!
( — А вот горячая жирная колбаса, очень горячая! ) 

Не следует считать, что такие явления нашей жизни слишком незначительны, слишком мелки и не достойны упоминания. Мне так не кажется. Напротив, я думаю, что все эти уличные напевы, шум улиц Кёнигсберга производят в наших сердцах следствия, которые мы, быть может, не в состоянии проанализировать, пока находимся среди них, но которые непосредственно звучат в нашей душе, когда мы находимся на чужбине. Как колокольный звон, как гром небесный, они проникают в наш разум, меняя настроение.

А на полуночных улицах Кёнигсберга царит глубокая тишина, прерываемая вдруг печальным возгласом ночного сторожа: 

— Die Glock' hat zwölf geschlagen, zwölf ist die Glock!
( — Колокол пробил двенадцать раз, — время двенадцать ночи! )


ЛЕГЕНДЫ ПРУССИИ в блоге Татьяны Коливай.


ПРИМЕЧАНИЯ 

1. Камисоль (фр. camisole «камзол») — здесь предмет женской одежды XIX века, представляющий собой длинную рубашку-тунику свободного покроя.

2. Аир — в просторечье осока. Произрастает в сырых местах или на мелководьях — по берегам ручьёв, рек и озёр, на окраинах болот.